Ж е н щ и н а. А никак… пока. Не знаю. Что заранее гадать?
Вновь слышно завывание ветра.
М у ж ч и н а. А почему же ты тогда, тогда-то не согласилась? (Возбужденно расхаживает по комнате.) Ведь я тебя как упрашивал! Как любил!
Ж е н щ и н а. Да и я тебя любила.
М у ж ч и н а. Так почему не согласилась?
Ж е н щ и н а (вздыхает). Ах, Федя… Глупая была, думала, куда мне за тобой? Ты — в большой город, в училище. А я что? Со своими-то шестью классами… Боялась помехой стать… А сегодня вижу, что ошибалась. У тебя не сложилось, и у меня тоже. (Улыбается.) Я ведь после первого же твоего развода хотела приехать. Да не решилась.
М у ж ч и н а (горячо). И зря!
Ж е н щ и н а. Теперь и я знаю, что зря.
М у ж ч и н а (подозрительно). А после второго что же не приехала?
Ж е н щ и н а. О втором я позже узнала. Ты уже снова женат был.
М у ж ч и н а (обхватив голову). Ну представь себе: вот ты приехала ко мне, прежнему. Так? А я ведь не прежний, я другой совсем. (Считает на пальцах.) Сколько лет прошло — шутка ли! И как ты с незнакомым этим человеком собираешься жизнь налаживать?
Ж е н щ и н а. Ах Федя! Ведь и я не прежняя. И я повидала. Да ты знаешь, наверное. Коля Степанов… Так глупо он погиб…
М у ж ч и н а (стискивает зубы, чтобы не стучали, достает из шкафа одеяло, накидывает на плечи). Что-то я тоже замерз. Так что ты про Мишу Панкратова говорила?
Ж е н щ и н а. Сын у него в институт поступил. В медицинский. Он ведь с детства врачевал. Собаку их, Дружка, от лишая какого-то спас… Вот настой тебе прислал…
М у ж ч и н а (раздраженно). Да не нужно мне никакого настоя. Видишь, хожу пока… И вообще… (Досадливо морщится.) Слишком все это внезапно. Не могу я так сразу. Решиться… Пойми. Не дети уже…
Ж е н щ и н а. Целебный настой…
М у ж ч и н а (резко). Не нужно. (Закуривает новую папироску.) Ничего мне не нужно!
Ж е н щ и н а (теребя пуговицы пальто). Ты извини, Федя. Ты уж год не писал, я испугалась — не случилось ли что. Я ведь подробностей-то не знала. Поэтому так наспех и собралась. Ты извини. (Достает из чемодана плоскую коньячную фляжку.) Это целебный настой.
М у ж ч и н а. Может, по рюмке, на прощание?
Ж е н щ и н а. Да нет, спасибо. (Поднимается, идет, но у двери задерживается.) Я в городе, наверное, еще дня три пробуду. В гостинице остановлюсь. Я заходила, у них места есть. Захочешь — разыщи. (Уходит.)
Дверь за ней захлопывается. Мужчина закуривает, садится на диван. По-прежнему стонет ветер. Мужчина вскакивает, распахивает окно, кричит: «Постой! Постой!» Торопливо одевается, вновь подбегает к распахнутому окну. Кричит: «Чемодан у тебя тяжелый, вот что. Одной не донести!»
На балконе
Вечер. Кандидат наук Г у щ и н и мастер спорта С а м с о н о в беседуют на балконе. Точнее говоря, на балконах, потому что у каждого балкон свой, но они смежные, и легкую перегородку приятели сняли, чтобы не мешала общаться. На той половине балкона, что принадлежит Гущину, набирает силу мощный столетник. Его специально вынесли подышать, и курить Гущину теперь позволяют только на лестнице. А на Самсонова этот запрет не распространяется. Итак, Самсонов курит, а Гущин с оглядкой, чтобы не заметили из комнаты, нет-нет, да и затягивается сигаретой приятеля. Снизу, из кустов, слышен вопль: «Помогите! Помогите!»
Г у щ и н (перегибаясь через перила, вглядывается в темноту). Хулиганья развелось! Кричат, визжат, куда только милиция смотрит?
С а м с о н о в. Не говори. И не только милиция. Если бы все дружно поднялись на борьбу, вот тогда мы бы их вывели. А то… Мне приятель из института физкультуры рассказывал: поручили ему скелет из кабинета анатомии на загородную спортбазу перевезти. Разобрал он этот скелет, сложил в чемодан, приехал на вокзал. Оглянуться не успел, чемодан у него свистнули. А через десять минут слышит из зала ожидания нечеловеческий крик. Оказывается, воришка там устроился, чтобы посмотреть, какие вещи украл. Открыл чемодан — и в обморок. Я к чему клоню. Хоть бы кто слово ему осуждающее сказал, так нет. Узнали, в чем дело, посмеялись и разошлись.
Крики снизу продолжаются.
Г у щ и н. Да, слово — большая сила. Вот со мной недавно случай был. Еду я в трамвае и чувствую: кто-то мне в карман лезет. Скосил глаза — стоит высоченный парень и своей ручищей шарит у меня в пиджаке. Представляешь, какой наглости набрался! Я сперва сделал вид, что ничего не замечаю. Жду, сам одумается. Но нет. Тогда я ему так тихо говорю: «Как же вам не стыдно?» Он покраснел, побледнел и руку не знает куда девать, будто обжегся. Так я его отбрил.