Ребята из таблоидов постараются превратить случившееся в сенсацию. Все ингредиенты для этого налицо. Когда тело достанут, окажется, что оно — о ужас! — голое. А в доме полно придурков, которые начнут слишком много болтать. Нужен сюжетец получше того, который нам навязывают. И с высокими чинами, которые за нас возьмутся, тоже нужно будет как-то управиться. Мне предстоит поднатаскать людей, задействованных в их новом сюжете, увязать в нем одно с другим. И не подпускать к ним газетчиков, пока у них все не уляжется в голове. Разумнее всего, конечно, сказать, что все мы приехали сюда, чтобы проработать одну идейку относительно нового шоу, которое должно выйти осенью, с Джуди Джоной в главной роли. Даже Хайеса можно к этому как-то пристегнуть. Допустим, по части декораций, костюмов. Итак, у нас есть менеджер по сбыту, делопроизводитель, ведущий счета клиентов, консультант по связям с общественностью, ее бизнес-менеджер... Если правильно повести дело, это может вызывать большой интерес публики к осеннему шоу, вплоть до того, что станет целесообразно снова задействовать Джуди. Эпизод с купанием — вот что осложняет дело. Слишком уж это лакомый кусок для бульварных газетенок. Что мне следует сделать, так это пробраться в комнату Уилмы, взять один из ее купальников, тайком вынести его, слегка надорвать и бросить в воду. Они, вероятно, будут искать тело кошками: Если удастся так сделать, чтобы одна из кошек подцепила купальник, все обретет более благопристойный вид.
Если у меня получится спустить все это на тормозах, сделать так, чтобы им нечего было смаковать, обо мне станут говорить как о светлой голове, которая спасла положение. А это означает, что в списке появятся новые клиенты.
Меня порядком измотало ныряние. Пол остановил нас, когда прибыли представители власти. Я держался поблизости, чтобы видеть, как станут развиваться события. Хотя и порядком замерз. Потом тот тип, которого звали Фишем, захватил меня врасплох, обнаружив купальник Уилмы в кармане ее халата. Я сходил к себе в комнату, вытерся, переоделся и спустился обратно, все это время напряженно размышляя. Мне хотелось отделить их друг от друга и рассказать, что я придумал. Но Фиш перехватил меня на причале:
— Так как вас зовут?
— Уинсан. Стив Уинсан.
— Очень хорошо, мистер Уинсан. Садитесь вон в ту лодку. Там Уилл Агар. Нужно, чтобы в лодке было два человека: один на веслах, а другой — на кошках.
— Но...
— Рассчитываем на ваше содействие, мистер Уинсан.
— Мне нужно кое-куда позвонить.
— Я уже предупредил телефонистку, чтобы она не принимала никаких звонков по этому номеру, кроме как от меня, так что вам не стоит беспокоиться на этот счет. Просто садитесь вон в ту лодку, и Уилл расскажет вам, что нужно делать.
Что мне еще оставалось? Я сел в лодку. Уилл весь состоял из зубов, адамова яблока и аденоидов. Кто-то крикнул с причала:
— А ты, Уилл, прочеши участок к северу от Бобби.
Кошки были изготовлены из подручных средств — кусок трубы на толстой леске, к которой в ряд были прикреплены тройные крючки.
Уилл сказал:
— Если застрянет, тяните медленно, особенно не налегая. Если это тело, то оно постепенно всплывет. Но если пойдет туго, значит, мы зацепили за дно. Тогда нам придется освобождать эту штуку.
Я посмотрел в сторону берега в полном отчаянии. Они выключили несколько прожекторов, свет от которых бил нам в глаза. Я насчитал пятнадцать лодок. Труба, которую мне пришлось держать за леску, подскакивая, волочилась по дну. Время от времени мы за что-то зацеплялись. Каждый раз, когда это случалось, я испытывал шок. Уилл перебирался назад, проверял натяжение веревки. «Опять застряли», — говорил он и принимался что-то делать, чтобы трубу освободить. Я находился в ловушке, не имея никакой возможности узнать, какие показания дают эти чертовы дураки представителям власти, — притом, что весь дом просматривался с озера как на ладони. Там зажглись огни. Время от время я видел людей, сновавших туда-сюда. Иногда они забредали на причал, в одиночку или парами, и смотрели на нас. Уилла нельзя было назвать искрометным собеседником. Томительно медленно проходили долгие часы. Мои руки покрылись ссадинами, пока я тянул шершавую веревку. У меня не осталось сигарет. Как только мы заканчивали прочесывать один участок, кто-нибудь говорил нам, куда плыть дальше. Мне так и виделся какой-нибудь ночной редактор отдела местных новостей:
— Да, да, Феррис, та самая. На Лейк-Вэйл. А мне наплевать, что вы не знаете, где это. Кто-нибудь знает, где это. Найдите кого-то из этих ребят, что перевозят рыбаков на гидросамолетах. Фотографа я организую. Все, что нароете, сбросьте по телефону Солу. Он получил всю информацию по ней из морга.
Я боялся, что, еще находясь в этой паршивой лодке, увижу, как замелькают вспышки фотоаппаратов. А я буду тут рыбачить. Все слилось в однообразную молочно-серую массу, когда Уилл негромко проговорил:
— Ну-ка, остановите, мистер Уинсан.
Я спросил его зачем. Он не ответил. Я обернулся и посмотрел на него. Он глядел на лодку, находившуюся примерно в сорока футах от нас. На одном из ее сидений стояла керосиновая лампа. В лодке сидели двое стариков. Они осторожно вытягивали веревку, перебирая руками, глядя на поверхность черной воды. Несколько мгновений это походило на какое-то старинное живописное полотно. Старики с оранжевым светом на лицах, мерцающая световая дорожка на воде... Другие лодки остановились. Мир казался совсем неподвижным. Я увидел, как что-то тяжелое, белое всплывает на поверхность, а потом один из стариков вскрикнул, а другой резко подался вперед, едва не перевернув лодку. Лампа опасно качнулась.
— Вот она, ребята, — раздался надтреснутый старческий голос. Они расположились бок о бок и принялись ее втаскивать. Наконец она перевалилась через борт, белая и грузная, с мокрыми бликами от фонарей, с безвольно болтавшейся головой, с прилипшими черными волосами. Я услышал стук, когда она скатилась на дно лодки. Они ее накрыли, мы поплыли к берегу, другие лодки двинулись за нами следом.
Люди из дома уже спускались вниз. Я сошел на причал. Большой полицейский и я находились ближе всех, когда два старика подплыли к причалу. Мы опустились на колени, потянулись к ней, когда они, поднатужившись, ее приподняли. Мы взялись за нее. Бог мой, какая она была тяжелая! Казалось, с этим небрежно намотанным брезентом весит как две женщины. Полицейский споткнулся и почти сел на ягодицы, а я не смог удержать эту тяжесть, как ни старался. У меня в руках остался брезент, а она выкатилась на причал. При свете Уилма была какого-то странного цвета. Один ее глаз был открыт. Другой закрывали черные волосы, мокрые, спрятавшие пол-лица. Мы стали неуклюже возиться, снова накрывая ее, и тут я услышал, как Джуди Джона крикнула, чтобы мы сделали это поскорее.
Я было забыл про охватившее меня ранее чувство чрезмерной близости к реальности, а то, что произошло, снова его вызвало. Была какая-то непреложность в этой безмолвной фигуре. Ее нельзя было прогнать. Нет таких ламп, которые можно потереть, нет таких заклинаний. Она находилась там, какая-то обмякшая, мертвая.
Комната. Меня подвели к дверному проему. Это сделала какая-то незнакомая женщина. В нос ударил резкий запах цветов. Женщина слегка подтолкнула меня:
— Зайди и попрощайся с ней, Стиви.
Я зашел. А там — атлас, серебряные ручки... Но это была не моя мама. Эту вылепили из воска, а моя мама никогда не была такой розовой и неподвижной. И руки у нее не были неподвижными, такими, похожими на белые палочки с синими ногтями. Мамины руки постоянно что-то держали — мыло, полотенце, щетку, веник — и между делом, второпях ласкали.
Я повернулся и бросился бежать. Женщина поймала меня и попыталась прижать к себе, но я ударил ее кулаком, и, наверное, сделал ей больно, потому что она вкатила мне оплеуху, а потом мы вместе расплакались.