— Граф… — голос герцога наполнился привычной желчью, но Грегори опять прервал его.
— Вспомните, как она вела себя за столом! Сама скромность и прилежание. Не ела, не пила, слово лишнего сказать боялась. А здесь? Что она устроила здесь? Покромсала беднягу на кусочки и…
— Граф, — голос Виктора фон Берге дрожал от гнева, — знайте своё место и молчите о том, чего не понимаете! Если вы хотите трахать её и дальше, — понизив голос и приблизившись к фон Ляйхту вплотную, произнёс герцог, — то трахайте. Мне всё равно. Но, — голос его светлости угрожающе зазвенел металлом, — не смейте мешать мне. Вы всё поняли, граф?
— Да, ваша светлость. Только, — Грегори оторвал свой взгляд от герцога и огляделся, — похоже, уже поздно.
Неуловимым образом комната, в которой они находились, изменилась. И Виктор фон Берге, человек бывалый и видавший такое, что и в кошмаре не всякому присниться, почувствовал, как тошнота подступила к его горлу.
[1] Обозначение яда, принятое Альферштад
[2] Магическая тварь, живущая в зонах повышенного магического искажения Холмов. Обитает на деревьях.
[3] «Истинная дочь Канзора» — обращение к женщине Канзора, которая следует традициям и является чистокровной представительницей своего народа.
[4] Лекарство, восстанавливающее излишнюю потерю крови в организме
[5] Золотая монета.
Глава 6
— Что было дальше, Шнидке?
— Я не помню, ваша светлость, — слабый голос Вильхе был едва слышен.
— Граф нёс какой-то бессвязный бред, — герцог требовательно протянул руку к Гансу, и тот тут же вложил в неё тугой пергаментный свиток. Развернув его, Иахим пробежался глазами по строчкам.
— Вот здесь. Слушай внимательно Шнидке, я хочу знать, что он имел ввиду: «Смерть, смерть. Всюду лишь смерть. Мы тонули в черноте, она затягивала нас выпивала, высасывала… Как паук она раскинула свою ледяную паутину лжи… Мы ответили за всё, все были виновны. Мы, я, все и за всё. Звёзды… холод… жар… Нет! Марта, я люблю тебя, не надо, не надо!. Нет! Я всё для тебя сделал! Не оставляй меня, не бросай. Марта!…»
— Ваша светлость, я не могу! — Вильхе, всхлипывая, прижимал руки к ушам, — Прекратите, я не знаю, не понимаю!
— Ваша светлость, — Ганс вежливо кашлянул, — со всем почтением, но возможно стоит ненадолго остановиться? Шнидке, он…
— «Она бросила меня! Я больше не нужен! Боль и смерть! Я заслужил это. Мы все это заслужили… холодно, больно…» — продолжал читать герцог. Монотонный голос фон Клюге заполнил камеру, отражаясь от каменных стен.
— Ваша светлость, — едва слышно взмолился Вильхе, — не надо, не надо! После того, как она отрубила мне ноги, я ничего не помню. Пришёл в себя уже здесь, в этой камере. Рассказал всё, что помнил и знал!
Его хриплый шёпот остановил герцога. Он оторвался от листа и перевёл взгляд на лежащего перед ним человека. В глазах Вильхе стояли слёзы, тонкие ниточки бледных губ дрожали.
— Но ты понимаешь, что означает весь этот бред, который нёс граф перед смертью? Я же не слепой, Шнидке.
— Нет! — Вильхе отрицательно замотал головой, — Я не понимаю, ваша светлость. Не понимаю!
— Понимаешь. И ты расскажешь мне всё, что знаешь, — фон Клюге положил пергамент на стол, — Я не выйду отсюда без нужных мне сведений. Ты помнишь всё. По-другому просто быть не может…
— Ваша светлость, — снова подал голос Ганс.
— Молчать! Ганс, ты прекрасно знаешь, на что способен этот человек. Вы с ним прошли одну и ту же школу. Он должен, — герцог сделал упор на этом слове, — помнить всё, что с ним произошло. При любых обстоятельствах. Особенно после того, как… Ты понял.
— Да, ваша светлость. Но он находится на грани истощения своих нервных сил. Вы может, и сломаете его сейчас, но потом от него не будет ни какой пользы.
— У нас нет времени! — резко ответил герцог, — Орднуг требует, чтобы я отдал Шнидке им. Канзор требует полного отчёта, а мне нужен козёл отпущения, чтобы погасить разгорающийся пожар. И спасти, — фон Клюге криво усмехнулся, — родственников. Он отдохнёт после того, как расскажет мне всё.
— Ваша светлость, прошу вас — голос Вильхе дрожал, слёзы текли по его щекам.
— Это не для меня, Шнидке. Это нужно Виктору, его семье. Это спасёт их. Ну же! Фрау фон Берге, Генрих, Стеффен, Мари. Юная Мари, Шнидке. Их жизни зависят от того, что ты сейчас скажешь!
— Ваша светлость, я… не помню.
— Ты помнишь.
— Нет, ваша светлость!
— Помнишь.
— Не помню! Ваша светлость не мучайте меня, прошу вас — Вильхе захлебнулся в рыданиях. Он размазывал текущие по щекам слёзы и безостановочно шептал «не помню, ничего не помню». Фон Клюге, поджав губы, выжидающе смотрел на него.
— Они умрут, Вильхе. Все. Как заговорщики. И я не смогу их спасти. Более того, я буду тем, кто будет их обвинять и отдаст приказ о расстреле.
— Нет! Вы не сделаете этого, ваша светлость! Только не вы! Они же ваша семья! Мари, ей только пять лет…
— Сделаю. Ты это прекрасно знаешь. И это будет милосерднее, чем прилюдное обезглавливание. Но ты можешь спасти их, Шнидке.
Вильхе поднял взгляд на герцога. Загнанный, беспомощный, как у старого и некогда любимого пса, которого отлупил новый хозяин. Чтобы знал своё место.
— Всё, что угодно, ваша светлость!
— Вспоминай.
Всё изменилось в одно неуловимое мгновение. Серые каменные стены, сложенные из грубого камня, исчезли. Пропали и застеклённые шкафы с непонятным содержимым, очаг с вытяжной трубой и стол, заставленный разнообразной алхимической утварью. Исчез и низкий потолок. Вместо него на порядочной высоте плескалось нечто напоминающее жирное [1]. Не изменился лишь каменный пол, на котором продолжала сидеть улыбающаяся Марта, да ступени, ведущие из лаборатории куда-то вверх, сквозь непонятную маслянисто-чёрную жижу.
Вместе со столом исчезли и свечи. Но внезапно изменившееся подземелье уже заливал яркий и холодный свет, исходивший от белых шаров размером с небольшое ядро для пушки. Они висели в воздухе, освещая то, во что превратилась маленькая лаборатория. Исчезли стены. Вместо них за гранью освещённого круга разливалась тьма. Тесное подземелье словно раздалось вширь и перед потрясённым герцогом предстало бесчисленное множество пыточных устройств, на которых в ужасных муках корчились люди.
Дикий ор раздираемых, раздробляемых и разрезаемых заживо несчастных заполнил всё вокруг, оглушив Виктора на несколько секунд. А от отвратительного смрада палёного мяса, жжёной крови и разложения его чуть не вывернуло наружу.
Потрясённый герцог медленно оглянулся. Дыбы, колёса, железные прутья, торчавшие из пола, чаны с кипящим маслом или смолой, клетки с остриями внутрь. И везде, были люди. Раздираемые на части, с вывернутыми наизнанку рёбрами, с поломанными или раздробленными руками и ногами, проткнутые насквозь, обожжённые или сваренные, но неизменно живые. Ни одного мёртвого тела.
— Ааа! — раздалось сзади. Виктор резко обернулся. И увидел как Генрих Шляйхе, выпучив глаза от ужаса, бросился к лестнице, по которой они спустились в подвал. Грузное тело магистра двигалось с неожиданной для него ловкостью, а сила, с которой он отбрасывал стоящих у него на пути людей, поражала. Пары громадных скачков хватило Генриху, чтобы достичь ступеней ведущих наверх. Казалось ещё чуть-чуть…
Марта легко вскочила на ноги. Голова Вильхе, отброшенная в сторону, ударилась об пол, и слуга герцога остался лежать в луже собственной крови. Быстро протянув правую руку в сторону Шляйхе колдунья громко и зло выкрикнула какое-то слово. С силой сжав кулак и упав на колени, она ударила по луже крови.