2002. Берлин
Нелепо, понимает Фарид, сравнивать это безупречное, безмятежное озеро с морем, эти крохотные яхточки из красного дерева и тика с посудиной, на которой он мальчиком учился рыбачить. И все же, когда он сидит вечерами на причале, глядя, как разливается по воде закат, приходит воспоминание о доме, о его несчастном, истерзанном войной доме, навеянное этим идеализированным, убаюкивающим видом.
Он сидит на причале позади одного из особняков на озере Ванзее. Он член маленького яхт-клуба, чей флот составляют упомянутые классические, чистенькие суда.
Одна из привилегий, какие дает членство, — право прохода. У Фарида есть ключ от скромной калитки, которую трудно заметить среди решеток из пудлингового железа, ограждающих дома-дворцы на улице Ам Зандвердер. За калиткой — узкая дорожка меж двух высоченных особняков, а дальше спуск под горку и маленькая пристань для яхт, от которой он последнее время редко отчаливает, обычно просто сидит. Он сейчас приходит сюда под вечер несколько раз в неделю.
Об этом яхт-клубе ему рассказал приятель его приятеля, прослышав, будто он в раннем возрасте «ходил под парусом». Фарид расхохотался.
Выживал, сказал он, вот что я делал в раннем возрасте.
Он родился в семье беженцев из Рамлы, в семье, которая в прошлом возделывала и любила землю вдали от моря, но вынуждена была переселиться в Газу во время Накбы[3]. Его дед, а затем отец добывали пропитание, плавая на чужих рыбацких судах, осваивая ремесло, и наконец накопили достаточно, чтобы купить подержанную лодку.
На ней-то Фарид с братом и научились забрасывать и чинить сети, держать направление и приводить в чувство мотор — для этого очень важно было знать, по какому месту стукнуть гаечным ключом.
Он научился, кроме того, искать и находить рыбу — даже когда военно-морской флот Израиля объявлял блокаду или повышенную готовность, когда израильтяне приближали границу лова к берегу и рыбачить становилось очень трудно, палестинские рыболовные суда стояли на якоре так тесно, что казалось, можно вернуться на берег, перепрыгивая с лодки на лодку.
Из этого-то семейного суденышка, выйдя в море почти десять лет назад, Фарид и дал себя вытащить и поднять на судно покрупнее. Пока египтяне, нелегально переправлявшие людей, подхватывали его под руки и втягивали на борт, брат Фарида выравнивал лодку, заботился, чтобы Фарид не свалился в воду. Брат сказал ему на прощание: «Большая битва еще впереди. Нам нужны будут деньги, нужна будет стратегия. Нужны будут отдаленные базы, а на них нужны будут люди, на которых хорошо смотрится костюм». Фарид ответил на это смехом, брат улыбнулся ему печальной улыбкой. «Ты никогда не мог толком держать удар, — сказал брат. — Я буду драться, а ты будешь воевать издали». После этого египтяне, поднявшие его на борт и взявшие деньги, которые Фарид копил не один год, запустили двигатель и направили судно в сторону Испании, откуда, не испытывая к этим псам ни малейшей благодарности, он в конце концов попал сюда, в Берлин.
Когда Фарида приняли за яхтсмена, у него гроша в кармане не было. В тот вечер в животе у него урчало от голода, спина ныла от тяжелой работы, но на нем неплохо сидел только что купленный костюм: он понимал, что брат не ошибся. Было во внешности Фарида что-то такое, что сработает в его пользу, если обзавестись соответствующей одеждой.
— Выживал, а не ходил под парусом, — сказал он в ответ, и приятель приятеля, рассмеявшись, весело подтолкнул его в бок. С той поры Фарид грезил о том дне, когда он сможет назвать себя яхтсменом, и греза гнала его вперед, не давала покоя.
Он знал, что надо найти способ зарабатывать много денег — больше, чем требуется на собственную жизнь, на поддержку оставшейся дома родни и на очень щедрую помощь общему делу; только тогда он сможет, не чувствуя укоров совести, присоединиться к приятелю приятеля, принять приглашение и вступить в «маленький яхт-клуб — там не то чтобы прямо яхты. Так, пустяки, несколько суденышек чуть побольше, чем “санфиш”». Этот оазис (отнюдь не «так, пустяки») находился на краю города, где протянулась, загибаясь к лесу, цепочка озер. За деревьями — аэропорт и автобан, пустые трибуны, оставшиеся от гоночной трассы AVUS.
Фарид преуспел-таки в бизнесе, импортом-экспортом проложив себе путь в верхи если не общества, то экономики. Перемещая то, что требовало перемещения, он делал деньги. Перемещая то, что удавалось переместить, он помогал собратьям в Газе, испытывающим тяготы. И, чтобы его деньги рождали новые деньги, он инвестировал их на мировых рынках и биржах. Покупал акции. Покупал недвижимость. Он был одним из совладельцев боулинг-клуба на Манхэттене, ему принадлежал продовольственный магазин в Блантайре, чья субботняя выручка лишь немногим уступала доходу правительства Малави.