Или просто к тому моменту он уже расслабился и не ожидал каких-либо подвохов, неожиданных действий или неприятных вопросов с моей стороны? А, может, просто решил, что если и спрошу о чём-либо, ему неприятном, или попытаюсь сотворить нечто, в планы его не входящее, то любая подобная неожиданность будет быстро им пресечена.
Точнее сказать, не им…
Мы въехали на стоянку, по пути едва не задев зеркалом бокового вида край сетчатой ограды и остановились у металлических, массивных, наглухо закрытых ворот. От поднятой стремительным движением нашим волны спрессованного воздуха ограда дрожала мелко и жалобно дребезжала, словно наше неожиданное появление испугало её и она всё никак не могла успокоиться.
— Никого, — сказал Ангел. — И тихо…
— Обед же… Что тут, ложки должны стучать? — спросил я. — Они все внутри. Да и много ли тут народу может быть? Человека три-четыре.
— Тут два этажа, — заметил Ангел. — По крайней мере, если смотреть снаружи, то выглядит это здание двухэтажным… Или, может, оно ангарного типа? Думаешь, три-четыре? Не маловато людей для такого здания?
— Но само здание маленькое, — возразил я. — Если его вытянуть — и на один то этаж толком не хватит. Второй — скорей всего административный. Пара кабинетов и коридор. Внизу — мастерская. Яма, диагностика…
Тьфу ты! От слова «яма» у меня просто рот онемел. Как будто прикусил нечаянно какую-то гадость, да так, что и рот свело и выплюнуть её сразу невозможно.
Нет, это не в моих правилах, но… Я открыл дверцу и смачно сплюнул на асфальт.
— Надо же, — удивился Ангел, — какие мы слова умные знаем. А водить ты, случайно, не умеешь?
— Где уж нам, — ответил я. — Я и на «Мерседесе» то в первый раз в жизни покатался. И, полагаю, в последний…
— Ну и как? — спросил Ангел.
— Что — «как»?
— Как поездка?
— Если бы не в твоём обществе, — признался я, — то было бы неплохо.
— Мир несовершенен, — самокритично признался Ангел. — Оттого он и находится в движении.
— И ты — главное его несовершенство?
— Я — источник движения, — скромно признался Ангел. — Тебя не укачало по дороге? Вид у тебя…
— Нет, в порядке. Всё в порядке.
— Ну, коли так…
И Ангел задумался на минуту (потом я уже понял — не задумался, только сделал вид… у них всё уже было продумано… и отработано).
— Водить ты не умеешь, так что в ворота лучше въехать мне. Будь любезен, зайди в здание, поищи там кого-нибудь. Должен же кто-то из мастеров остаться. Вряд ли они все разбежались. Скажи — клиент приехал, попроси ворота открыть. Я заеду и дальше сам с ним всё решу.
— Меня послушают?
— А куда они денутся? Пусть в окошко глянут, машину оценят. К ним не каждый день такие серебристые и красивые приезжают.
— Скромный ты…
— Нам, ангелам, иначе нельзя. Ну как, идёт?
— Идёт, — согласился я (хоть и не слишком охотно). — Пройдусь немного… Жди.
— Хорошо, — ответил Ангел. — Буду ждать. Обязательно. Ты только недолго там. Ремонтников этих найдёшь — и назад. Полдня уже потеряли…
Я вылез из машины. Именно вылез — спина не разгибалась и тело стало слабым, вялым, бесчувственным. Руки при ходьбе болтались, я был похож на куклу, не плотно набитую тряпками; набитую так, что осталось множество пустот и при каждом движении пустоты эти становились всё больше и больше, заполняя тело изнутри.
В длинноногой, длиннорукой, вечно прыгающей кукле уплотнялись тряпки, сжимались обрывки, клочья материи. Обвисали руки и ноги.
Кукла устала. Устала, заснула.
Её встряхивали, её хотели разбудить. Кукла подпрыгивала. Голова запрокидывалась. Взлетали вверх атласные тонкие руки. Вверх, словно всплеск, жест отчаяния. И вниз…
Всё, чем набита кукла, уже внизу. В самом низу. Вверху — пустота. Чехол.
Шкура.
На мгновения я остановился.
Вдохнул глубоко и медленно досчитал до десяти.
Выдохнул.
Стало немного легче.
Я обходил здание по периметру в поисках входа. И только здесь, уже приблизившись к зданию вплотную, заметил одну странную вещь.
Я не видел это раньше. Вернее, не замечал.
Не то, чтобы я был слеп или невнимателен.
Просто сознание моё, бывшее до того момента неясным, затемнённым, рассеянным, как будто разбитым на отдельные фрагменты (словно часть его все ещё оставалась в яме, в которую я упал и из которой с таким трудом выбрался) стало проясняться и картины этого, обманчиво-знакомого и неузнаваемого мира, появились вдруг, выступили всей чёткостью своей передо мной, как будто в контрастном, в точку сведённом фокусе кристально прозрачного объектива.