— Я знаю о тебе всё, хотя ты мне ничего о себе не рассказывал, — бормочет старик. — О тебе и о об ангеле, что был с тобой. Ты в полной моей власти. Я показал тебе необыкновенные мои инструменты. Я подготовил тебе к ритуалу. Я даже сам, лично решил его провести. И, наконец, я показал тебе распятие. Кто на распятии? Я! Значит, кто я? Бог! И ты после этого мне не веришь? До сих пор сомневаешься? Ну, ладно! Ладно! Ты ещё убедишься. Обязательно убедишься. И очень скоро.
Откуда то снизу, из-под стола он достаёт шланг с синей конусовидной насадкой. Нажимает на рычаг, что закреплён на насадке — и тугая струя ледяной воды хлещет мне на ноги, на живот, на грудь.
От холода сердце моё замирает. Судорога сводит тело. Я вскрикиваю и крики эти как будто успокаивают старика.
— Вот… И здесь вот… А ты как думал? Ритуал с омовением должен быть. Чистота должна быть. А то завонял ты тут… Вот так… Ну, так кто я?
— Не знаю! — кричу я. — Не знаю, кто ты. Не знаю, кто вы все. Боги Нижнего мира. Примитивные, злобные духи!
— Я добр, — говорит старик. — Не смей хулить Господа! Я добр!
Он отпускает рычаг. Вода перекрыта, струя исчезла. Лишь напоследок пара крупных капель слетает с края насадки мне на живот.
Он отпускает шланг. Берет на столике что-то. И снова склоняется надо мной.
У него скальпель. Скальпель в его руке.
— Ты спрашиваешь, зачем всё это? — говорит старик. — А я представь себе, не могу ответить на этот вопрос. Не могу. Вернее, я ответил бы… Да ты, пожалуй, не поймёшь… В молодости живот у меня был гораздо больше. Силы были не те. Больше их было. Ты думаешь, Бог не может устать? Может, ещё как может. Любовь, знаешь ли, много сил забирает. Ты думаешь, я пожираю вас? Нет, это вы пожираете меня. Да, вот так, общипываете по крошкам. Ваши жизни возвращаются ко мне и вновь уходят от меня. Это ваше ощущение боли… Всё это так субъективно… И жалобы ваши, слёзы, упрёки… Нет, это всё несправедливо. Вы не правы. Вы все не правы. Как то так получилось… Смысл жизни понимают только прожив её… Потом в ином мире открывают глаза… И, оказывается, как же всё просто! А ты открыл глаза слишком рано. А, может, и нет… Я ведь живу здесь, на Земле. Уже очень, очень давно. Я не знаю как можно выбраться отсюда. Наверное, я заблудился. Ты что-то ведь знаешь, не так ли? Наверняка. Глаза… Нет, так ты не скажешь. Это не в сознании, нет… Душа! Там записано всё! Я знаю. Я умею смотреть в зеркало.
Надо только вскрыть тебя. Медленно, постепенно, по всем правилам. И извлечь твою душу. Я делал это много раз. Резал — и извлекал. Резал — и извлекал. Это просто. Как будто из скорлупы вынимаешь мякоть. Главное — точность надрезов. И отмеренная их глубина. Душу легко повредить. А когда вынимаешь… Она скользкая. Вырывается из рук. Ты душу видел когда-нибудь?
— Нет, — отвечаю я. — Только разум. Там, в лабиринте…
— Душа не такая, — продолжает старик. — Нет. Твой разум похож на тебя. Ты никогда не увидишь в нём ничего нового. Ни единой чёрточки. И ничего нового не услышишь. А душа… если её помыть хорошенько да разложить под лампой… Красота то какая! Красок столько, прямо аж в глазах рябит! И столько всего понаписано… Ну, ладно. Пора за дело приниматься. Ты извини, рот я тебе затыкать не буду. Конечно, язык прикусишь. Да и губы обкусаешь. Это уж как водится. Но без крика нельзя. Никак нельзя душу без крика извлекать. Без крика она уйдёт. Из самых рук выскользнет. Это уж проверено. Так что кричи. Погромче. Ладно? А там… и до смысла жизни… недалече будет.
— А когда я уйду, — спрашиваю я, — там что-то будет? Ведь Ангел говорил…
— Ничего он не знает, — говорит старик. — Да я не знаю ничего. Знаю только, что душа умирает. А куда потом она девается, после смерти — не ведаю. Может, у души есть ещё какая-то душа? Не знаю…
— Значит, нет никакого ужина? Ангел врал мне про ужин? В раю? Про розовое дерьмо? Про жаркое из праведников?
— Ужин? Нет, почему же, — отвечает старик. — Есть. Разве только… Что он называл раем? И что называешь раем ты?
Я не успеваю ответить.
Скальпель входит мне в живот.
Страшно попасть в руки Бога.
Боль разрезает меня. И сквозь разрез вползает мне в брюхо.
И рвущие острые когти её хватают моё сердце, глубоко впиваясь в него…
Затылком я бьюсь о стол…
Бьюсь, чтобы болью пересилить боль.
Но не могу… Не могу… Всё сильнее, сильнее, сильнее…
— Ещё разрезик… А вот тут пинцетом поработаем… И главное — глаза… Надо заняться глазами. Пока ты чувствуешь… Это важно! Надо чувствовать! Надо обязательно чувствовать это!
Он оттягивает мне веко. Холодный, острый металл прикасается к глазному яблоку. Уходит внутрь, вглубь…