Это планы уроков преподавателей вашей кафедры, сказал мне Скунс, и я поняла, что эти тексты, напечатанные расплывающимися чернилами, мне следует размножить, а для этого их, видимо, нужно укрепить на валике «Банды», дабы она неким образом перенесла заданный текст на чистый лист бумаги. На пробу я выбрала план с пометкой «четвертый младший», прикрепила к валику и повернула ручку. Валик крутанулся, исходный текст вылетел из-под него и приземлился на пол, а новый отпечаток – смазанный и довольно бледный – вылез откуда-то изнутри. Расплывчатые буквы на нем были того же желчно-пурпурного цвета. Я сунула в машину второй листок, но на этот раз неудачно: его смяло и даже несколько изжевало кромкой валика. Поскольку это был чей-то чужой план, я принялась тщательно его разглаживать, а затем предприняла третью попытку, чувствуя острый характерный запах чернил, металла и растворителя.
Теперь ручка поворачивалась легко. Валик ритмично клацал, точно некая механическая игрушка. Отпечатанные листки машина выстреливала один за другим, и они как попало приземлялись на пол. Я наклонилась, стала их собирать и почти сразу обнаружила, что пальцы и ладони у меня от этой мерзкой краски тоже стали пурпурными.
– Черт побери! – озлилась я. В этот момент дверь отворилась, и в учительскую вошел седовласый мужчина в докторской мантии. На лице у него было отчетливо написано неодобрение, однако мой возглас он никак не прокомментировал. Я почувствовала, как щеки мои заливает жаркий румянец, а седой мужчина спокойно спросил:
– Вы, должно быть, мисс Прайс?
Я издала некий невнятный слабый писк и принялась собирать с пола рассыпанные листочки.
– Я – доктор Синклер, заведующий кафедрой французского языка. Скунсу следовало лучше подготовить вас к столь важному дню. Он должен был обеспечить вас копией Книги и прочими необходимыми материалами. – Он посмотрел на мои руки, перепачканные чернилами. – Я вижу, вам пришлось самостоятельно поработать на этой машине.
Я кивнула:
– Да. Благодарю вас, доктор Синклер. У меня уже все в порядке.
– Это хорошо. – Некоторое время он холодно меня рассматривал, потом заметил: – Но, боюсь, в нашей школе не имеется отдельных туалетов для дам. Вам, видимо, придется взять у секретаря школы ключ от неисправного туалета.
– Ничего страшного. Я так и сделаю, – сказала я.
– И еще одно. – Он снова осмотрел меня с головы до ног. – Видите ли, дамы в нашей школе брюк, как правило, не носят. У нас имеется вполне определенный дресс-код: офисный костюм для мужчин и деловой костюм с юбкой или строгое платье для дам.
– Ах, вот как, – сказала я, весьма этим заявлением ошарашенная. За свой новый брючный костюм я заплатила гораздо больше, чем обычно тратила на одежду для работы, полагая, что он-то как раз и подходит под понятие «деловой». Я собралась возражать, но было в Синклере нечто, способное сразу смутить человека, хотя внешне он выглядел абсолютно спокойным. Возможно, на меня так действовала его мантия и весь его начальственный вид. Во всяком случае, демонстрация собственного превосходства явно давалась ему без труда. Он преподавал в «Короле Генрихе» больше тридцати лет и был практически частью самого этого старинного здания. Я попыталась представить себе, каково это – обладать подобным чувством уверенности в себе. Однако ощутила лишь комок в горле и подозрительное жжение в глазах.
А Синклер, словно не замечая, как изменилось выражение млего лица, продолжал неторопливо меня наставлять:
– Если у вас возникнут сложности при общении с учениками – любые сложности, – сразу же сообщите Скунсу. Он сам с мальчишками разберется. И вообще Скунс – парень очень неплохой. Свое дело знает. И подскажет вам, как в случае чего наказать провинившихся: оставить после уроков или как-то иначе.
– Надеюсь, что с учениками у меня никаких сложностей не возникнет, – строптиво заявила я.
Его взгляд, вежливо-недоверчивый, явственно свидетельствовал о том, что в его мире учительница – особенно такая молодая – неизбежно должна иметь сложности с учениками-мальчишками.
– Но если сложности все-таки возникнут, сразу же посоветуйтесь со Скунсом, – повторил он и быстро вышел, прошелестев подбитой алым мантией.
Я аккуратно сложила смятые листки. Руки у меня немного дрожали.
Я здесь чужая, думала я. Меня здесь не примут. И что вообще, скажите на милость, заставило меня думать, что я смогу преподавать в такой школе?