Расслабившись, рассматриваю противоположную стенку тоннеля. Легко представить, что лежишь на спине, где‑нибудь на берегу ночного берега, слышишь тихий шум прибоя, и созерцаешь прекрасное и звездное ночное небо. Свет от потолка тоннеля – как огни большого города далеко позади. Лежишь и мечтаешь, что мелькнет светлая искорка. Так и хочется загадать желание и ждать вестника его исполнения.
– Медитируем? – неожиданный насмешливый голос рушит всю картину, я, вздрогнув, резко поворачиваю голову к источнику звука. В паре метров от меня на полу стоит попугай и ехидно косит своим желтым глазом. А кто говорил? Недоуменно оглядываюсь, но признаков присутствия кого‑либо из компании ученых не нахожу.
– Ищешь кого? – произносит Ворон, и тут уже точно нет ошибки – говорящий попугай! Нет, ничего странного в этом нет, попугая легко научить говорить, но это будет не осмысленная речь, а набор заученных слов. А тут ситуация совершенно иная!
– Ты можешь говорить? – задаю самый умный вопрос.
Ворон делает несколько шагов в мою сторону, и вертит головой – то одним глазом посмотрит, то другим. Я так в музее разглядываю самые интересные экспонаты.
– А ты можешь думать? – интересуется дерзкая птица.
И этот туда же! Что ИИ, любящий подначить в любой, подходящий и не очень, момент, что этот. Неужели птичьи имена так сказываются на характере?
– Зачем прилетел? – с такими собеседниками нужно разговаривать в их же тоне, иначе не поймут.
– Мимо пролетал, заглянул на огонек, – спокойно ответил Ворон и опять стал вертеть головой и косить глазом. Мне стало неуютно, я почувствовал себя мишенью непонятного эксперимента.
– На полчаса ходу здесь одна дорога, – подначиваю уже попугая.
– Смотря как идти, – спокойно произносит Ворон, делает несколько шагов и косится по сторонам, – можно прямо, а возможно стоит и свернуть.
– Дорога одна!
Птица переводит свой взгляд на меня, смотрит, держит паузу почти в минуту и выдает:
– Если ты видишь только одну, дело в тебе, но никак не в пути, – философски заключает Ворон, и опять начинает свой танец: несколько шагов и косится то в одну, то в другую сторону.
– И как же увидеть другую дорогу? – Ехидно спрашиваю. Вот научная экспедиция попалась! То у них оборудование древнее, то попугаи говорящие ... Потом еще окажется, что и они вовсе не люди, а замаскированные Иные!
– Чтобы понять музыку, нужно слушать, – ответил Ворон, замер, и с интересом на меня уставился.
– Чтобы увидеть дорогу – нужно смотреть? – эта разговорчивая птица точно когда‑нибудь меня с ума сведет.
– Немного сложнее, – попугай делает несколько шагов, подходя поближе, – нужно видеть!
Дельный совет. Не смотреть, а видеть. В чем разница? Не понимаю.
Странный разговор. Это все реально? Или я сплю, а напуганное Лабиринтом подсознание пытается помочь найти мне выход?
– Твои слова мне никак не помогут, – делаю очевидный вывод.
– А ты в них ищешь помощь? – насмешливо заявляет Ворон.
Злость и раздражение накатывают, грозя поглотить, и я наконец задаю тот вопрос, с которого и следовало начинать этот безумный разговор:
– Да кто ты вообще такой?!
Попугай надувается, распушая перышки, становясь похожим на небольшой пушистый мячик:
– Я Ворон!
Имя звучит так грозно и совершенно не вяжется с этим пернатым колобком. Вот был бы побольше, клюв погрознее, глаза пострашнее и лапы покогтистее – вот тогда да. Стоп, о чем я думаю?
Иногда, в самые сложные моменты жизни, в тяжелых и опасных ситуациях, нападает дурашливость. Начинаешь смеяться над тем, от чего в обычный период сбежал бы сломя голову, дразнить судьбу, не обращая внимания на явные намеки будущих неприятностей и вообще делать то, чего стараешься никогда себе не позволять. Вот и сейчас, заблудился в Лабиринте, схожу с ума, разговаривая с черным попугаем, а так и тянет добавить в рифму к грозному имени не менее гордое название очень распространенного на Элегии животного.
Видимо Ворон высмотрел что‑то на моем лице и его взгляд из насмешливого стал грозным, он взлетел, резко подпрыгнув, и выкрикнул:
– Прошлое ведет в будущее, глупый человек!
Сделав пару кругов под потолком, попугай разогнался и с диким клекотом ринулся в атаку. Выставив руки, в надежде перехватить взбесившуюся птицу, я дернулся в сторону и резко стал заваливаться на бок...
Пробуждение вышло не очень приятным. Я в очередной раз во сне умудрился съехать с теплого насиженного места и больно удариться. Еще и снилось непонятно что. Вроде попугай прилетал...
Потревожив флягу, допил остатки остывшего кофе и мысли немного прояснились. Сон удалось вспомнить очень детально, каждая фраза Ворона отпечаталась так, будто это происходило наяву. Но в одну картину это не слаживается: думать, слышать, видеть, прошлое в будущее... Только одна безумная мысль появилась: я шел, думал о своем, слушал свое внутреннее я, спорил с профессором в своих мыслях, не видел куда иду, полагался только на страховочную нить, старательно сворачивал направо. Может это и есть выход? Закрепить молекулярную нить, погрузиться в себя и мерно переставлять ноги? Больше вариантов и идей нет.
Встать, отряхнуться, проверить амуницию – все это заняло мгновение. Развернувшись в направлении к исследовательскому модулю (по крайней мере, хотелось в это верить) я бодро затопал по тоннелю. Для чистоты эксперимента, стал вспоминать продолжение той беседы, из‑за которой на всех парах и отправился в путешествие по Лабиринту...
– Это вы не понимаете, – хмыкает профессор, делает глоток из кружки и продолжает, – вот скажите, Джейми, на что вы потратили последние семь лет вашей жизни, если лания, крептония и кателиния не существует?
Я сначала не понял. Как это не существует? А что я тогда вот уже семь лет с завидным постоянством привозил на КС‑5? Никому не нужные осколки метеоритов? Нет, точно, профессор меня отвлекает таким способом от игры, мешает сосредоточиться.
– Нас тоже не существует? – Ехидно интересуюсь.
– Почему же? Мы реальны, как и все это, – Террайн повел рукой, указав рукой на гору пустых коробок в углу пещеры, – в ситуации с этими дорогостоящими металлами просто сделано небольшое преувеличение.
Мне стало смешно, и я расслабился. Юмор этих ученых нужно учиться понимать! Но последняя фраза профессора все же требует уточнения:
– Что за преувеличение?
– Вы помните о теории дуального строения Вселенной? – Кивком подтверждаю, и Террайн продолжает, – предположим, что много тысяч лет назад в звездной системе Элении произошел катаклизм поистине чудовищных масштабов. И в результате буйства запредельных энергий у частиц вещества немного изменились показатели временного поля. Получилась ситуация, когда некоторые металлы чуть‑чуть изменили свои свойства, да так, что определить это изменение практически невозможно.
– И что?
– Когда эти вещества обнаружили, предприимчивые первооткрыватели захотели увековечить себя в истории человечества и дали им свои имена. Естественно, ученый совет провел все необходимые исследования. В итоге это признали всего лишь местной аномалией.
– А почему тогда в таких масштабах ведется добыча этих, по вашим словам, бесполезных металлов? – Я уже еле сдерживаюсь, чтобы не заржать на всю пещеру. Профессор таким рассказом пытается меня отвлечь от игры, но у него ничего не выйдет! Еще пару ходов и держись!
– Этот вопрос следует задать не мне, а совету Элении, – мастерски Террайн уходит от ответа.
– А анаптаний? – теперь уже я не даю профессору продумать свой следующий ход, отвлекая его разговором.
– Это всего лишь серебро, обладающее поистине уникальной способностью к удерживанию всех известных излучений, – делает Террайн уверенный ход и ломает все мои планы на неожиданную опасную атаку.