– Затрудняюсь ответить на ваш вопрос, – продолжил после недолгого молчания собеседник, – по‑видимому, по неизвестной причине этот коридор решили сделать сквозным, вы вскоре убедитесь, что изначально такое не планировалось.
– Думаю тут этих коридоров целая куча – как же вы умудрились найти верный?
– Очень просто, – ответил Хант и резко свернул вправо, обозначив первый поворот в нашем путешествии в этом не очень уютном месте, – определиться с правильным выбором пути мне помогло самое распространенное у представителей человеческой расы чувство.
– Любопытство? – поделился с Хантом своим мнением. А и правда, что еще может быть более распространено, и на что больше всего мы все тратим времени? Разве не интерес к окружающему миру, природе, противоположному полу, технике и технологиям, моде и одежде, разнообразной еде, наконец. Единственное исключение наверняка в том, что подход к поиску ответа меняется с возрастом, и у каждого поколения будет свой вариант...
– Нет, что вы, – голос Ричарда серьезен, будто мы разговариваем не в полутемном забытом коридоре, а ведем философский диспут в аудитории перед многочисленной публикой, – любопытство присуще молодому поколению, еще не получившему должного образования и не набравшего знаний в выбранной области приоритетов дальнейшего существования. Я, например, повидал уже столько, что ни мое мнение, ни привязанности, никоим образом не способны изменится ни при каких обстоятельствах. Соответственно, любопытство не может для меня быть предлогом развития.
– Э‑э‑э... Скука? – раз нет ни к чему особого интереса, то жизнь превращается в довольно однообразное времяпровождение...
– Это несколько однобокий вариант, но, в общем, подход правильный, – подтвердил Хант и свернул теперь уже влево. Скоро выберемся из этого неприятного местечка!
– И давно вы в этих краях бродите? – невинно интересуюсь.
– Три дня, – подтвердил мои догадки Ричард и продолжил, – пару вылазок делал и на нижние уровни, но пока добрался только до пятого.
– Почему так медленно?
– Там сущий лабиринт. Основные помещения станции расположены на трех уровнях, а дальше начинается хаос. Сложно ориентироваться, нет лифтов, центральных лестниц, маркировки.
– Одни технические помещения? – очевидно наблюдение.
– Нет, что вы. Жилые помещения, лаборатории, залы для обсуждений, склады различной аппаратуры. Запутанный научный городок.
– Получается интересная картина. Три общих уровня, ангар для небольших кораблей, посадочная площадка для огромных лайнеров, и на закуску научные лаборатории на глубоких уровнях. Что это за место такое?!
– "Астхор", – невозмутимо произнес Хант.
– Извините, что?
– "Астхор". Первая перевалочная космическая станция, построенная гениальным мечтателем Кен‑Келом.
– Но что она тут делает?! – от удивления я застыл на месте.
Ричард остановился, оглянулся на меня и невозмутимо ответил:
– А где ей, по‑вашему, следует быть?
Действительно, а где может еще находиться первая перевалочная космическая станция, как не на самой дальней от звезды, да еще и в придачу смертельно опасной планете? Возникает только один резонный вопрос: в родной системе человечество так и не смогло построить ни одну подобную станцию? Кстати, кипер от Элегии до Черной Звезды добирается за три дня, с разобранным главным двигателем за несколько часов ("Воробей" по крайней мере), а сколько времени нужно древнему кораблю с ядерным реактором на борту на этот путь. Неделя? Месяц? А атмосфера планеты? Если современный корабль с защитным полем при посадке может сильно пострадать, то, что будет с металлической консервной банкой без оного? Или я что‑то не понимаю, или для правильного вывода недостаточно информации. Что‑то тут не клеится...
– Мне кажется, что логично расположить подобную станцию как можно ближе к населенной планете. Как КСы например.
Пробираясь между гениально торчащим из стены на пол ширины коридора шкафом и стенкой, Хант невозмутимо ответил:
– Сколько людей, столько и мнений. А в итоге принимается на исполнение решение того, у кого достаточно средств и возможностей для воплощения идеи в жизнь.
– Бюрократия одним словом, – я грустно вздохнул.
– Вы так думаете? – удивленно спросил Хант.
– Да, – подтвердил.
– Неожиданный взгляд у вас на устройство цивилизации, – заключил Ричард, – чем же так плоха бюрократия?
– Предсказуемостью.
– Уточните, – попросил собеседник, повернув вправо. Скоро выберемся из надоевшего коридора и я, наконец, увижу один из легендарнейших кораблей!
– Вот представьте ситуацию: молодой ученый своему руководству приносит на рассмотрение несколько идей, а оно, это руководство, не заинтересовано в развитии новых технологий, и поэтому все предложения заворачивает. И только когда тот ученый уже отходит в мир иной, вдруг оказывается, что все его идеи были гениальными, его имя становится знаменитым, его идеями восторгаются и следуют указаниям. Но что было бы, если бы сразу к нему проявили такое внимание?
– По‑вашему, механизм бюрократии сильно урезает развитие в целом? – уточнил Хант.
– Совершенно верно!
– Я могу привести множество примеров ошибочности такого утверждения, – спокойно ответил Ричард, – но не стану этого делать. Ваш возраст прямо влияет на суждения и понимание эффективности всей этой схемы пока вам недоступно. Единственное что следует упомянуть: раз человеческая цивилизация до сих пор существует и благополучно развивается, все существующие механизмы власти, образования, социальной сферы имеют право на жизнь, как доказавшие свою состоятельность.
– Вот почему на "Астхоре" так тесно – столько народу, что не пройти, – подколол собеседника.
Глава 22
– Это что?! – вырвался вопль.
Нет, ну правда, как себя почувствует человек, или конкретней, большой любитель сладкого, если его поманить красивым кусочком великолепного тирамису, истончающего прекраснейший аромат, а потом, когда оный бедолага дотянется до вожделенного угощения, то последнее вдруг окажется обычной голографической имитацией? Причем воспроизводить запах и не обязательно – при виде любимой сладости великий обманщик все додумает сам...
А я действительно почувствовал себя обманутым. Лабиринт – живой? Бред, конечно, но юмор в этих местах подобен приколам Воробья, который любит подшутить в подобной манере. И далеко не всегда можно догадаться, где очередной прикол, а где самая настоящая правда.
– Вы о чем? – флегматично поинтересовался Хант.
– Об этом! – я рукой указал правильное направление. Правда, очень сильно захотелось продемонстрировать невозмутимому научнику непристойный жест.
Место, куда привел тоннель, оказалось примечательным. Металлическая часть закончилась, и огромный округлый зал будто сделан из застывшего пластилина, поскольку только пол ровный, а потолок и стены разгулялись волнами. Дальнейшую дорогу перегородил слегка вогнутая бронированная плита, поверхность которой стеклянно блестит в мощном освещении. И, если присмотреться, можно разглядеть неглубокую борозду, очерчивающую большой квадрат со слегка закругленными краями.
– Грузовой шлюз ковчега.
Я нахмурился, и, чеканя слова, заговорил:
– Во‑первых, он закрыт! Во‑вторых, с чего вы взяли, что это именно ковчег? И, в‑третьих – зачем мы сюда тащились, если в корабль нельзя войти?!
– Закрыт, с этим спорить бесполезно. Пришли мы по одной простой причине: это стоило увидеть. А ваш второй вопрос... Подойдем поближе, – невозмутимо ответил Хант, никак не отреагировав на мою вспышку.
Я, недовольно ворча, двинулся вслед за Ричардом. Остановившись метрах в пяти от внешней двери шлюза, с удивлением рассмотрел явно видимую надпись. А с десяти метров ее видно не было, несмотря на внушительного размера символы. Хотя понимания от этого не прибавилось.
– И что?
– Название видите?