Окно в коридоре – в нем мелькают торопливые дневные люди, как хочется к ним, к чужим, равнодушно разрешающим все – лопать эклеры, отираться на вокзалах, ненавидеть репетиторш… Быстрая зависть ненадолго обволакивала Ингу – Олеську и Фелю выпустили тесные жернова балета, дали им вольную, а Инге теперь не сбежишь, некуда.
Таким образом, любимые товарки, одни из немногих оставшихся в городе после «растасовывания колоды», распрощались с великой участью. Инга осталась в вакууме, в дьявольски искусительных дебатах с любимым, который все тщился так разогнать шар, чтоб посыпались последние кегли уверенности Инги в заданном ей пути.
– Вот ты в своем па-де-катр изображаешь кого?
– Не изображаю… – устало поправляла Инга. – Создаю образ. Марии Тальони.
– Кто она?
– Великая балерина прошлого, – обреченно ответствовала Инга, зная, что спорщица из нее никудышная, а Игорь только и ждет сигнала к нападению.
– Откуда тебе известно, что она великая? Кто докажет?! Съемки в то время не было, остаются только лживые мемуары, так?
– Так.
– А кто поручится за их достоверность? Может, если б мы увидели ее собственными глазами, она бы нам показалась весьма посредственной…
Инга захлебывалась ликбезом. Бубнила про то, что на историю танца, как на любую историю, нельзя смотреть сиюминутными глазами. Про то, что для своего времени Тальони гениальна хотя бы уже потому, что, имея крайне невыгодные данные, умела изобретать выигрышные позы. Но Игорь все равно твердил про нагромождение кромешных условностей, что, собственно, и есть балет. Искусство под слоем пыли… И пошло-поехало – до хрипоты. Из глупого принципа Инга не уступала, хотя понимала, что Игорь растравливает ее, а до их любви к искусству и до балета ему никакого дела, все его воззрения выдуманы только что и в момент будут забыты. Его задача – вскрыть душу и посеять сомнения, но тут Инга некстати оказывалась сильна и что есть сил защищала тяжкую свою долю. Потому как если такое потное и мучительное признать фикцией, то, выходит, жизнь коту под хвост. Нет уж, раз есть жаждущие зрелища, значит, стоит гнуть спину и все остальное в той ячейке, которую определила для тебя судьба.
Однажды она капитулировала, кричала, что больше ей ничего не остается, она ничего не умеет и вся вселенная, помимо маленького островка театра, изъясняется на незнакомом ей языке. Игорь поиграл желваками, обдумывая приговор.
– Но это же рабство получается…
Доведя Ингу до отчаяния, он начинал ее жалеть… и далее по кругу, вот и все плоды Игоревых потуг вылепить из нее утопически полноценную личность, Ницше, свобода и иже с ними. Да какой там Ницше, ей бы для начала ключ в замок нужным ракурсом научиться вставлять! И что ей с этих внушений о том, что личность обречена на одиночество… Она настораживалась в тревожном ступоре: почему это ей нужно одной? Он что, собирается расстаться с ней?! Что же будет в конце концов… Логически можно предположить, что любая история кончается либо свадьбой, либо… не свадьбой. Далее шла метафизика: понять, что наступит день и Игорек исчезнет.
Да и Нелли нет-нет да и ввернет как будто в контексте, кстати: надо уметь смиряться, отпускать… Инга пока не знала, что в то время у Игоря появилась другая девушка, из тех, что входят в кадр засучив рукава, дескать, а вот здесь мы поставим телевизор… Нелли, как потом она сама призналась, брезгливо дала добро. Конечно… клин клином вышибают. С балериной – какой дом, какая семья. А эта, хоть и пень на вид, «что глаза, что зад – выражение одно», по Неллиному уверению, зато пять блюд в обед.
Такие повороты сюжета Инге и не снились. Она физически не могла рассчитывать на банальность, ведь у нее все совсем не как у всех. Но как любила заметить Олеська, «дерьмо, матушка, оно у всех одного цвета». Насчет того, что женщина всегда чует и измену на раз раскусит, – неправда. На подозрения и ревность нужна лишняя энергия. Когда валишься на пол в кровавом поту – не до мелодрамы. Стыдно сказать, ей даже на свидания иной раз было лень ехать. Копила силы по крупинкам. Договорились железно не сводить отношения к обыденному спариванию в общаге. Странствовать – чище и занимательнее. Да, да, горячо соглашалась Инга, какая уж симфония чувств, когда мимо по коридору тапочки шарк-шарк. За свое храброе решение Инга временами получала веселье на антресолях и склизкую глыбу пространства, какой иногда казался город, сквозь который нужно было продираться на встречу с любимым. Мало того, что ноги бастуют, еще и марафет надо сообразить приличный, чтоб ничего не потекло, не размазалось, не забрызгалось. Сизифов труд! В этом городе все течет… и ничего не изменяется!