- Да потому что он, можно подумать, он, видишь ли, со своими пресловутыми денежками, сияет в центре вселенной, а мы вертимся вокруг него, как... как бесформенные образования... Не подберу точного слова, а сказать хочу гадость, - определилась Кнопочка.
- Но мы денег у него не берем, ни в долг, ни просто так, и никак от него материально не зависим. Так что он обычный человек... и он несчастен; все люди несчастны, - выразила свою философию Марьюшка Иванова.
Кнопочка подобных откровений не любила. Она перестала скрести хрупкими мышиными ножками пол, остепенилась и мрачно покачала головой.
- Ты должна сделать выбор: мы или он, - веско заявила она.
- Но для чего делать такой выбор?
- Выбирай, - настаивала Кнопочка.
Марьюшка Иванова увидела, что Назаров свел брови на переносице и судорожно сглотнул слюну, как бы тоже участвуя в заданной Кнопочкой судьбоносной игре и даже волнуясь за ее исход.
- Ну хорошо... что же вы мне дадите, если я выберу вас, а его оставлю? - простодушно осведомилась она.
Кнопочка возразила:
- Нет, ты выбери с чистым сердцем, а свои расчеты прибереги для более подходящего случая.
Теперь хозяйка обиделась.
- Но я гораздо старше тебя, милая, - произнесла она с вызовом, - и мне досадно, что ты берешься меня поучать.
- Разве я не имею права говорить тебе правду в глаза? Я должна скрывать от тебя, что ты человек фальшивый и расчетливый?
Кнопочка стояла подбоченившись, и на ее лице маячили угрюмые тени ненависти. И Марьюшка Иванова поняла, что миновало время, когда достаточно было разводить руками на Кнопочкину неприязнь и истово допытываться о ее истоках, и пришло время давать решительный отпор. Она с грохотом утвердила на столе локти и выкрикнула что-то не очень вразумительное, но явно перченное. Тем временем делец в углу уютно подремывал, но слух его впитывал разразившуюся брань. Между развоевавшимися женщинами выставилась круглая, как горшок, лысеющая с намеком на интеллектуальность голова Назарова и для скорейшего примирения враждующих сторон приняла на редкость веселый, ликующий облик. Эта голова вообще служила образцом того, что полагается носить на плечах рубахе-парню, и Назаров, не упускавший случая подтвердить репутацию души общества, умел двигать ушами, пародировать выражения лиц других людей и еще много всяких скоморошьих штук. Сироткин считал, что человеку от людей прятать стоит разве что лишь крупные суммы и очень дурные привычки, а в остальном нужно быть открытым и доступным. Назарова он ненавидел прежде всего за то, что тот был человеком скрытным, потайным, даже нелюдимым, а всюду прикидывался весельчаком, ерничал и кривлялся, как шут, у которого нет иного способа показать, что он умнее своих господ. Поскольку Назаров был неглуп, а Сироткин благоговел перед всяким проявлением разума, что бы оно собой ни представляло, он, анализируя Назарова, едва ли не вынужденно обобщал, что любого умницу лицемерие и въевшееся в плоть и кровь шутовство превращает в конечном счете в отъявленного негодяя. Впрочем, Назаров у него гораздо быстрее, чем мог бы развиваться этот самый "конечный счет", совершал становление на стезе порока. Грязный тип, которому не место в порядочном обществе. Сироткин и сейчас был бы не прочь осудить мерзость Назарова, но сознавал, что, сидя в углу с поникшей головой и неловко подобранными под себя ногами, отнюдь не занимает должной высоты для оперативного и оправданного судейства. Он вдруг и себя ощутил до некоторой степени шутом. В таком случае выходила непорядочность общества, в котором их с Назаровым свели обстоятельства, и Сироткин горделиво сюсюкнул себе под нос о безразличии к окружающим и их мнению. Это было его безразличие, его надежная броня. Люди готовы сделать его парией, он же со вкусом ощущал, что в действительности не они распоряжаются его судьбой, а он сам принадлежит к небольшой горсточке тех, кто не прочь отвернуться от общества, презреть условности и пойти своим неповторимым путем. Как уродливы эти люди! У Марьюшки Ивановой ноги чересчур полны, дряблые и все в синих прожилках, у Кнопочки они бесформенные, волосатые и словно как попало гнутся под тяжестью тела, а у Назарова ляжки как у быка, обслуживающего внушительное стадо. Сироткин презрительно усмехнулся; добытое им в углу убежище чрезвычайно способствовало выходу на первое место критического элемента, и бизнесмен не ведал в этой кстати подвернувшейся работе ни устали, ни пощады. Уродцы! Эти люди воображают себя венцом творения, повелителями природы, неотразимо прекрасными созданиями высшего порядка, а взглянули бы на себя со стороны, взглянули бы на себя его глазами!
- Нам найдется что тебе дать, - ответил Назаров Марьюшке Ивановой на вопрос о перспективах, - с голыми руками к тебе не явимся и голой тебя не оставим. Мы тоже люди престижные. Мы тоже, чтобы не отстать от духа и велений времени, устроим фирму, свою, кровную, выстраданную, да еще куда как почище, не то что у некоторых! Никто не придерется. Без сучка и задоринки. Никакой сомнительной деятельности, все только нужное, полезное для людей и отечества. Давай, Марьюшка, танцевать, праздновать наше удачное решение!
Марьюшка Иванова слушала с интересом, ее сердце смягчилось, а затем смягчился и взгляд. Она как бы потянулась улыбкой к широкой и открытой улыбке Назарова.
- Сразу и танцевать!
- Но это твоя слабость! - выкликнул Назаров.
- Да и вообще... иметь с вами дело - значит отказаться от других? Почему обязательно нужно выбирать? Это ребячество... У тебя хорошие замыслы, - отнеслась женщина к Назарову, - и я надеюсь, ты не забудешь про меня, когда пойдешь вгору... Ведь двери моего дома всегда были открыты для тебя, да ты ведь знаешь мое отношение к тебе! Но люди, когда им приваливает удача, склонны забывать, каково им приходилось в беде. Куда-то девается человеческая глубина, как сквозь землю проваливается...
- Вот это верно, - подтвердила Кнопочка, теперь садясь на прежнее место и с умилением глядя на подругу. - С этой глубиной, я тебе скажу, ты здорово рассудила, в общем, ввернула кстати. Главное, не дать ей уйти, а то и глазом моргнуть не успеешь, как она... фьюють!
- Куда это ей вдруг так сразу и исчезнуть? - перебил Назаров. - Если она есть, то просто так никуда не денется.
- А никто не говорит, что просто так, - строго возразила, беря философский тон, Марьюшка Иванова. - Нет, совсем не просто так, а по своим причинам, вследствие...
- Сейчас, - снова нахально перебил Назаров и с глупым видом расхохотался, - ты меня станешь просвещать в том смысле, что деньги портят человека... а то я раньше этого не знал!
- Представь себе, что не знал! - выкрикнула Марьюшка Иванова. - Этого нельзя знать, пока не испытаешь на собственной шкуре!
- А ты испытала?
- Он испытал, - ответила не гнущаяся в полемике женщина, и ее палец вонзился в сумерки сироткинского угла; при этом вид ее был преисполнен достоинства, словно она представляла интересы великого коммерсанта Сироткина и знала, что справляется со своей ролью великолепно. - Он испытал, я увидела.
- А-а... что же он теперь-то поделывает? - вспомнила Кнопочка.
Все повернули головы и посмотрели в угол избы. Сироткин спал на полу, свернувшись калачиком.
- Готов, - возвестил Назаров не без удовлетворения.
Кнопочка с укором взглянула на подругу:
- И ты защищаешь такого?.. такого... нет, опять не подберу слово...
Марьюшка Иванова пробормотала:
- Пусть отдыхает, не обращайте на него внимания... Лучше вернемся к нашему спору.
- Выбирай, - сказала Кнопочка, - мы или он.
- А что, хороша будет твоя фирма? - с какой-то сумасшедшей любезностью обратилась хозяйка к Назарову, сделав вид, будто не расслышала слов Кнопочки.
- Нет, ты фальшивая, - обиделась и заскорбела та, - и поинтриговать всегда рада, теперь я тебя окончательно раскусила...
- Ты подбиваешь меня на ссору, а я этого не потерплю! - жутковато закричала Марьюшка Иванова, чьи ресурсы добра были исчерпаны и обнажили какое-то пугающее, с подозрительным блеском дно.
- Послушайте, бабы, мы задумали общее дело, только вы своими раздорами погубите ведь любое начинание, - вмешался Назаров. - Ей-Богу, давайте лучше танцевать.
- А ты видишь, что у нее такое? - Кнопочка кивнула на подругу.
- Что?
- У нее характер - дрянь, говно! А еще все твердят: о, Марьюшка Иванова, она такая добрая, она, знаете ли, прямо святая... Теперь ты видишь, чего стоит ее святость? Никого другого не знаю с таким дурным нравом.
- Ах, ты не знаешь? Бедняжка! Не знаешь? Я тебе помогу, открою тебе глаза... посмотри на себя, моська! Я тебе сейчас нарисую твой портрет!