Во-вторых, все письма подтверждали то, что заявляли Сейс и Райт: Хеттское царство являлось великой державой и хетты переселились с севера.
Востоковедческой науке очень повезло, что большинство писем, найденных в Амарне, удалось прочитать сразу. Но вскоре, как ни странно, оказалось, что, собственно, для изучения хеттов гораздо большее значение должны были приобрести два письма, которые прочесть не удалось.
Их называли «письма из Арцавы», так как они, хотя и написанные уже известной клинописью, «о на непонятном языке, были обращены к царю Арцавы. По разным причинам предполагают, что Арцава находилась в Южной Анатолии. Возможно, что эти письма исчезли бы в архивах музеев, если бы французский археолог Е. Шантре не нашел в 1893 году в Богазкёе фрагменты глиняных табличек, бесспорно составленных на том же неизвестном языке «арцава». Так возникла новая проблема: существовал ли народ, объединенный языком арцава, который одновременно господствовал в северной излучине Галиса и на средиземноморском побережье Малой Азии?
Проблема была столь важной, что несколько лет спустя заставила одного ученого, бывшего ассириолога, отдать все свои силы на ее решение, — и он нашел его. Но прежде чем описывать эти события, хотелось бы рассказать, как во времена, когда вопрос был еще неясен, производились раскопки, вызванные при отсутствии определенных знаний исключительно любовью к открытиям. Мы ограничимся этим единственным примером из числа многих, которые здесь приводить не будем.
Небольшое путешествие послужило толчком для начала первых раскопок в стране хеттов.
Путешествуя по юго-востоку Турции, археологи Отто Пухштейн, Карл Хуманн и доктор фон Лушан узнали, что недалеко от них, в Зинджирли, обнаружены интереснейшие рельефы. Пухштейн и фон Лушан, хотя времени было в обрез (оставалось всего два дня до отъезда), поспешили посмотреть их. Они сразу нашли восемь рельефных плит in situ, т. е. на первоначальном месте и в первоначальном положении.
Правда, радость открытия была омрачена тем, что плиты незадолго до них уже обнаружил Хамди-бей, генеральный директор музеев Турции. Однако оставалась надежда, что земля, едва тронутая здесь раскопами, хранит еще неизмеримо больше памятников.
Четыре года спустя, в 1888 году, при поддержке недавно образованного в Берлине Восточного комитета Хуманну удалось получить от главной администрации королевских музеев разрешение отправиться в Константинополь, сделать заявку на концессию и подготовить экспедицию.
Необходимо подчеркнуть, что все, сделанное Хуманном для организации этих богатых перспективами раскопок, было для его времени образцовым. Мы знаем, как несколькими годами раньше в Трое грубо вел копки гениальный Шлиманн, известно также, что во многих местах это делалось вообще хищнически — кладоискательство превалировало над научным исследованием. Хуманн же организовал превосходную археологическую экспедицию, обеспечил ее палатками, походными кроватями, кухонным оборудованием, включил в состав надсмотрщиков, каменщиков, плотников, кузнеца и повара, позаботился обо всех необходимых фотоматериалах и специальных инструментах. От королевских музеев в Берлине к нему был прикомандирован доктор фон Лушан, от афинского Археологического института — его друг Франц Винтер.