В начале истории Хаттусаса стояло проклятие!
«Я взял Хаттусас ночью штурмом, — говорил царь, и на его месте я посеял сорную траву». Далее он продолжал: «Кто будет после меня царем и снова заселит Хаттусас, пусть того судит небесный бог бури».
Так гласит надпись царя Аниттаса из Куссары, победившего местного князя небольшой крепости Хаттусас и сравнявшего город с землей. Его проклятие, часть длинной надписи в храме на древнем хеттском языке, не возымело действия. Примерно около 1800 года до н. э. Хаттусас был вновь отстроен и стал больше и красивее, чем прежде.
О перемещениях народов, происходивших тогда в Малой Азии, Сирии и Месопотамии, нам мало известно. Империя Саргона (около 2300 года до н. э.) давно распалась, влияние ассирийцев в Малой Азии (основная колония в Кюльтепе) постоянно ослабевало, города-государства и небольшие царства вели между собою завоевательные войны с переменным успехом; заключались союзы, но никогда не возникало длительной, сильной и обладавшей значительным политическим влиянием централизованной власти.
Положение изменилось, когда с севера вторглись хетты. А может быть, с северо-востока или с северо-запада? Этого мы пока не знаем, точно так же как неизвестно их действительное название. Но во всяком случае это были индоевропейцы!
Безусловно, их было не больше нескольких тысяч. По, видимо, они стояли на более высокой ступени развития, чем коренные жители, протохетты.
Как ни странно, первым хеттским царям казалось важным вести свое происхождение от дома Куссара, того царя Аниттаса, который разрушил Хаттусас и проклинал всякого, кто осмелился бы строить в Узком ущелье. О первых царях хеттов мы и сегодня знали бы мало, если бы ровно сто пятьдесят лег спустя (после завоевания Хаттусаса. — Ред.) властитель по имени Телепинус не предпослал одному из своих указов историческое введение, которое должно было обосновать его начинания. Телепинус называет отцами империи троих властителей: Лабарну, Хаттусилиса I и Мурсилиса I. Имя Лабарны впоследствии стало идентичным «царю», оно стало выражать значительность должности, как в более поздние времена имя Цезарь в словах «цесарь», «кайзер», «царь». Тудхалияс I и Пузаррума, его предшественники (точные данные неизвестны), теряются в доисторической мгле. Если позднейшие сведения верны, то Лабарна является действительным основателем первой империи хеттов.
«И страна была мала»… «Куда бы он ни отправлялся в поход, он сильной рукой держал в узде враждебную страну». Он сгруппировал города-государства и мелкие княжества в крупное политическое единство, раздвинул границы на запад и добился влияния на юге и севере, возможно, до самого моря.
Кое-что говорит даже за то, что ему удалось впервые ввести такие законы, что, казалось, были созданы известные гарантии престолонаследия, во всяком случае царь теперь имел право назначать преемников.
Его сын Хаттусилис I (1650–1620 годы до н. э.) получил такую исходную политическую позицию, которая узаконила дальнейшие захваты. Он совершал походы в пограничную страну, на юг, в Алеппо, чтобы создать для империи буферное государство. Но враги были не впереди, а в тылу. Вернувшись больным из похода в Алеппо, он написал личную жалобу — своего рода политическое завещание, что очень редко встречается в ранней литературе. В этих предсмертных словах жалоба приобретает поэтическое звучание.
1. Великий царь Табарна целому войску и сановникам сказал: «Смотрите! Я заболел. И вам я назвав малыша Лабарной: этот пусть-де сядет (на трон)!
И я, царь, объявил его своим сыном, его обнял и возвысил. Я постоянно окружал его заботами! Он же оказался недостойным того, чтобы на него смотрели. Он не плакал, не выказывал сочувствия. Холодный он и невнимательный!
2. Я, царь, его схватил и его доставил к своему ложу. И что же? Пусть впредь никто не возвеличивает 1 сына своей сестры! Слову царя он не внял, а тому слову, которое от матери его, змеи (исходит), он внял. И братья, и сестры ему все время нашептывали враждебные слова; их слова он и слушал! Я же, царь, прослышал об этом. На вражду я отвечаю враждой!
3. Довольно! Он мне не сын! Мать же его подобно корове заревела: "У меня-де, живой еще, сильной коровы, вырвали чрево. Его-де погубили, и его-де ты убьешь!" Разве я, царь, ему причинил какое-нибудь зло? Разве я не сделал его жрецом? Я всегда его отличал на благо ему. Он же к воле царя не отнесся сочувственно. Разве тогда может он в глубине своем души питать доброжелательство к городу Хаттусасу?»