15 марта 1947 года Боссерт вторично прибыл на Каратепе.
Постараемся теперь изложить последующие события в хронологическом порядке, чтобы подчеркнуть кульминационные моменты отдельных раскопок.
На этот раз Боссерта сопровождал «Смелая радуга» — таков дословный перевод имени Бахадир Алким Доктор Алким, один из учеников Боссерта, родился и 1915 году в Измире, окончил университет в Стамбуле и уже имел опыт ведения археологических раскопок в Алая Хююке и других местах (некоторое время в качестве гостя у Леонарда Вулли в Алалахе). Это один из тех умных, владеющих многими языками и поэтому непосредственных в общении молодых ученых, которые в Турции могли появиться только со времени Кемаля Ататюрка. Доктор Алким был уже доцентом Стамбульского университета, когда ассистировал Босеерту.
Их совместные исследования продолжались ровно четыре недели, до 15 апреля 1947 года. За этот короткий срок они достигли необычайных успехов. У них почти не было ни помощников, ни орудий, ни порядочного жилья. Они жили в кошмарных условиях в палатке, будучи гостями последних кочевников в Ак-ёлы («Белая дорогам), древнейшего караванного пути, соединявшего здесь на протяжении столетий Восток с Западом и Югом. К этим палаткам привела меня Мухиббе Дарга, вторая ассистентка Боссерта в 1951 году. В окружении многочисленных женщин (мужчины были на пастбище) мы сидели вокруг очага, на котором с утра до ночи пеклись юффка, тончайшие лепешки, заменявшие хлеб, брали из рук с искривленными от ревматизма пальцами древней старухи подношение гостям— крошащийся козий сыр.
Боссерт и его ассистентка были вынуждены (согласно предварительной договоренности) выдавать себя за супругов, родителей шести сыновей, ибо невозможно было пользоваться гостеприимством в палатке кочевников мужчине и женщине, если они не были мужем и женой или братом и сестрой.
В этих палатках Боссерт и «Смелая радуга» прожили четыре недели, среди многочисленных копошащихся детей, в неописуемой грязи, питаясь сыром и лепешками.
Целые дни они проводили на Каратепе. Они обнаружили валы — следовательно, это была крепость. Внутри крепости отрыли остатки стен — здесь стоял храм или дворец. Путем зондажа (пробных раскопок) были обнаружены первые хорошо сохранившиеся ортостаты, рельефы с многочисленными фигурами людей и животных, высотой больше метра, высеченные на плитах темно-серого базальта в вертикальном положении — in silu, т. е. именно в таком виде, в каком они были установлены тысячелетия назад.
Боссерт нашел начало длинной финикийской надписи (о ее длине он тогда еще не догадывался). Он не сказал о ней ни слова. То, что он искал на протяжении всех этих недель, также не говоря об этом, а именно остальные куски хеттских иероглифических надписей (в надежде найти билингву), он нашел, по-видимому, и один из последних дней. Чтобы наметить пути дальнейших раскопок, он руками и шпаклевкой поскоблил верхнюю грань одного из ортостатов. Откопать весь рельеф уже не было времени. Но того, что Боссерт увидел, было достаточно: он действительно обнаружил хеттские иероглифы! Знаки были едва заметны, но стоит ли удивляться, что, находясь под влиянием десятилетних мечтаний найти билингву, Боссерт сразу отбросил все сомнения и проникся уверенностью, что действительно нашел ее?
Этот случай можно считать одним из самых драматических в истории открытия государства хеттов, ибо Боссерт в данном случае ошибся — и все же оказался прав!
Первая, по настоящему подготовленная экспедиция на Каратепе состоялась в сентябре 1947 года. Ее финансировали Турецкое историческое общество, Стамбульский университет и Генеральная дирекция музеев и собраний древностей. Экспедиция была снабжена необходимыми орудиями и по крайней мере имела столько средств, чтобы нанять достаточное количество рабочих.
В первый же день раскопок Боссерт собрал членов экспедиции в том месте, где в последнее посещение Каратепе нашел длинную финикийскую надпись. Мимоходом он заявил, что это место (ничем не отличавшееся от окружающей местности, ибо после открытия надписи он его тщательно замаскировал) он считает самым подходящим для начала раскопок. С большим удовольствием он прислушивался к восторженным восклицаниям своих сотрудников, когда после снятия небольшого слоя земли и песка, они обнаружили ортостат, покрытый отчетливо выступающими строчками финикийских письменных знаков. Но когда он, совершенно уверенный в успехе, захотел повторить эффект, заставив таким же чудесным образом восстать из пепла иероглифическую надпись, когда он приказал копать дальше на расстоянии нескольких метров, когда снова обнажился ортостат, покрытый иероглифами, — тут он понял, что ошибся. Знаки, которые он при беглом обзоре и в надвигавшихся сумерках принял за иероглифы, теперь, при ярком солнечном свете, оказались рунами, похожими на письмена следами, оставленными временем на поверхности камня.