— Тогда, со Стеффи. Я еще раньше заметила, что, как только ты вошел в центр, то старался не приближаться к детям.
— Тебе показалось.
— Может быть, я потеряла память, Такер, но со зрением у меня все в порядке. Ты не любишь детей?
— Нет, дело не в детях. Просто я не семейный человек, вот и все.
— А где сейчас твоя семья? — спросила она, пытаясь узнать хоть что-то о нем.
— У меня ее нет.
— А твои родители… умерли? — спросила она нерешительно.
Он посмотрел на нее, потом очень долго молчал.
— Моя мать бросила отца и меня, когда я был еще ребенком. Ей не нравилась роль жены полицейского, она хотела другой жизни. Пару раз она присылала открытки, а потом мы потеряли с ней всякую связь.
— А твой отец?
— Мой отец погиб при исполнении служебных обязанностей, когда я еще учился в полицейской академии. Я пытался найти мать после смерти отца. Оказалось, что она разбилась в автомобильной катастрофе тремя годами раньше. Вот и все.
— Прости, Такер. Мне очень жаль.
Он пожал плечами.
— Ничего, жизнь продолжается.
И все-таки Эмма не получила ответа на свой вопрос. Но он был так добр к ней с той самой первой ночи, когда отвозил ее в больницу, и Эмма не хотела ранить его и лезть не в свои дела.
— Тетушка Джерти говорила, что ты живешь в Сторквилле всего три года. А где ты жил раньше? — не выдержала она.
Он хмуро посмотрел на нее.
— К чему все твои вопросы, Эмма?
— Мне просто нужно сконцентрироваться на чем-то. Я не могу больше все время сидеть и думать о том, что же произойдет, когда мы приедем в Омаху.
— Понимаю. Я подумал, ты спрашиваешь, потому что… Ладно, неважно, забудь. Перед тем как переехать в Сторквилл, я жил в Чикаго.
— Ты работал там в полиции?
— Да.
— Так отчего тебе пришлось переехать в Сторквилл?
— Мне нужны были перемены, и я их нашел тут.
Эмма хотела было уточнить, почему он перебрался из Чикаго сюда, но задала другой вопрос:
— А почему ты решил стать полицейским? Из-за отца?
— Думаю, что да. Он научил меня многому. А самое главное: что такое хорошо, а что такое плохо и как отличать одно от другого. Я никогда не хотел быть кем-то другим.
— Ты счастливый человек, Такер.
— Почему?
Он пристально посмотрел на нее. Их взгляды на мгновение встретились, потом Такер снова стал смотреть на дорогу, но Эмма знала наверняка, что его сейчас очень интересует ее ответ.
— У тебя был замечательный отец, человек, который научил тебя быть взрослым и отвечать за свои поступки. Похоже, ты всегда знал, кто ты такой. Это большой дар. — Челюсти его крепко сжались, и Эмма поняла, что есть очень многое, чего он ей не рассказывает и никогда, может быть, не расскажет. Она продолжала: — Каждую минуту теперешней своей жизни я думаю над тем, кто же я все-таки такая. Думаю, какие у меня были родители, чему они учили меня, где я выросла и почему совсем ничего не помню о своем прошлом. Врач сказал, что посттравматическая амнезия избирательна. Не совсем понимаю, что это значит. Но получается, как будто я выбрала не помнить своих родителей, воспитания, детства.
— Очень даже может быть, что твоя амнезия связана с физическими повреждениями. И ничего нельзя предугадать. Может, через час-полтора ты будешь знать намного больше. Давай послушаем музыку? Она отвлечет тебя от плохих мыслей.
Эмма предпочла бы разговор с ним. Она хотела узнать, что он думает и чувствует, и наконец выяснить, почему он тогда назвал тот поцелуй большой ошибкой.
Когда они подъехали к зданию полиции, Эмма сделала глубокий вдох. Такер открыл перед ней дверцу машины.
— Ты готова? — спросил он, внимательно глядя на нее.
Эмма кивнула и вышла, опираясь на его большую руку. Сильная и горячая рука Такера согревала Эмму даже изнутри. Она была рада, что он сейчас рядом и ей не придется переживать все это одной.
Такер провел ее в шестиэтажное здание, где их направили в кабинет Роя Комптона. Высокий, широкоплечий мужчина открыл дверь, поздоровался с Такером, потом с Эммой и представился. В комнате находился еще один человек, которому на вид было лет за пятьдесят. У него были такие же темно-рыжие волосы и зеленые глаза, как у Эммы. Она абсолютно ничего не почувствовала, увидев его, никакого проблеска не появилось в ее памяти, и ей стало не по себе.
— Шериф Мэлоун, Эмма, это — Роберт Франц.
Взгляд мужчины стал разочарованным и печальным. Он покачал головой.
— Нет, это не моя дочь, не моя Эмма.
У Эммы перехватило дыхание, сердце бешено билось. Он не знает ее, значит, они опять не выяснят, кто она на самом деле. И только тут она заметила, что этому человеку тоже нелегко, он страдал, видимо, не меньше, чем она. Эмма села на диванчик рядом с ним.
— Простите, что я не та, кого вы ищете, мистер Франц. Я очень надеюсь, что вы ее найдете, найдете очень скоро.
Глаза Роберта Франца стали влажными.
— А могу и никогда не найти, если она не захочет. Она говорила, что я разрушу ее жизнь, если буду все время управлять ею. Может, она была права.
— Но вы ее отец. И что бы там ни было, пройдет какое-то время, и она захочет увидеть вас снова. Я уверена, что вы ее найдете.
Мужчина посмотрел на Эмму, потом кивнул так, словно ее слова дали ему хоть какую-то надежду.
По дороге в Омаху Такеру было не по себе от вопросов Эммы, а теперь, на обратном пути, ему было не по себе еще больше, оттого что она все время молчала. Ее молчание очень беспокоило его. Она особенная женщина. Как она сумела справиться с собой, со своим разочарованием и в то же время утешить другого человека! Ведь сама Эмма еще очень молода — ей наверняка немного за двадцать. В свои тридцать семь он казался себе стариком по сравнению с ней.
Эмма не проронила ни слова, пока ехала до дома Такера, все время глядя в одну точку. Она выбралась из машины раньше его и пошла в дом. Такер последовал за ней.
— Я приготовлю мясо с рисом и бобами. На десерт можно испечь какое-нибудь печенье, если хочешь. Это не займет много времени, — сказала она.
Эмма быстро двигалась от холодильника к столу, от стола к раковине, хотя в спешке не было никакой необходимости.
— Эмма, если ты сейчас не в состоянии готовить, то я лучше пойду куплю чего-нибудь в магазине, — предложил Такер. — Ты любишь китайскую кухню?
— Через час ужин будет готов…
Ее лихорадочное, нервное поведение тревожило Такера, он решил как-то остановить ее и успокоить. Войдя в кухню, он преградил Эмме дорогу к холодильнику.
— Поговори со мной, Эмма.
— Не о чем разговаривать.
— Ты расстроена.
— Конечно, я расстроена, и поэтому мне нужно что-то делать.
Она пыталась обойти его, но он обхватил ее за плечи.
— Остановись!
— Такер, не надо, — запротестовала она дрожащим голосом. — Я не хочу думать о том, что случилось.
— Но подобное может повториться снова. Я могу напасть еще на один след, и мы должны будем опять все выяснять. — Она покачала головой, пытаясь вырваться из его рук, но Такер крепко держал ее. На глазах Эммы появились слезы. — Все нормально, Эмма. Ты расстроена и разочарована, и это понятно. И тебе стоит поплакать и успокоиться.
Ее глаза наполнились слезами. И Такер не мог не обнять ее крепче и прижать к себе. Она тоже прижалась к нему.
Все в ней притягивало и было таким желанным, соблазнительным, таким ранимым. Такеру становилось трудно сдерживаться. Желание загоралось в нем всякий раз, когда он видел ее, не говоря уже о тех мгновениях, когда прикасался к ней или прижимал ее к себе, вот как сейчас. Но именно сейчас он нужен ей так, как другим женщинам не был нужен уже очень давно.
— Мы выясним, кто ты. Я разошлю запросы по всей стране, если понадобится. — Он погладил ее по волосам. — И может, у тебя появятся новые проблески в памяти. Ведь завтра ты идешь на прием к доктору, так?
Она немного отстранилась от него и кивнула.
— Меня очень расстроил взгляд мистера Франца. Я подумала: а по мне кто-нибудь тоскует так сильно? Ведь они бы уже приехали за мной, если бы хотели…