Что же до Лысенко, царствовавшего во дворце Юсуповых и в советской агрономии более двух десятков лет, то последствия его «научной» деятельности сказываются до сих пор и очень точно названы «облысением» науки. К сожалению, его «мичуринская агробиология», согласно которой марксизм влияет на развитие и рост растений, слишком поздно была признана в Советском Союзе антинаучной. Лысенков-щина стала синонимом шарлатанства, а в Европе вручается даже специальная премия Лысенко – аналог Шнобелевской премии. Зато и сегодня у нас находятся те, кто боготворит «народного академика» Лысенко, ставя все с ног на голову, утверждая, что благодаря ему во время войны и после нее народ не умер с голода.
Просвещенный князь Николай Борисович Юсупов и на порог бы не пустил Лысенко с его бредовыми идеями по выращиванию ветвистой пшеницы. Но кто же тогда открыл Лысенко двери древних палат в Большом Харитоньевском? Да сам Вавилов. Это он и вытащил босоногого одесского агронома, который Москву до этого всего пару раз видел, да и то на фотографии, с его опытами по яровизации на научную поверхность. Выступая на VI Международном генетическом конгрессе в США в 1932 году, Вавилов сказал: «Замечательное открытие, недавно сделанное Т. Д. Лысенко в Одессе, открывает новые громадные возможности для селекционеров и генетиков». В 1934 году Вавилов выдвигает Лысенко на Сталинскую премию. А еще через год в этом здании Лысенко избирают в члены-корреспонденты ВАСХНИЛ.
Вавилов открыл ящик Пандоры, возможно желая лишь поощрить молодого ученого, но мог ли он предполагать, какие несчастья и беды распространятся по России с появлением академика из народа? Лысенко, честолюбивый карьерист, быстро понял, как угодить власти: пообещать быстро накормить голодный советский народ, ставший таковым в результате коллективизации и уничтожения кулачества как класса. Он также заявил, что вредители есть не только на пашне, но и науке – они-то и не дают ему работать. Это было для Сталина как елей, вождь на одном из высоких собраний прилюдно подбодрил Лысенко: «Браво, товарищ Лысенко!»
К 1940 году отношения Вавилова с Лысенко обострились до предела, однажды они чуть не подрались на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке. Вавилов в полемическом раже, не найдя более других аргументов, схватил Лысенко за лацканы пиджака, решив, что называется, поговорить по душам. «Не троньте меня! Вы не имеете права. Я депутат Верховного Совета СССР. Это для вас плохо кончится!» – как мог, отбивался Лысенко. Последняя их стычка случилась в президентском кабинете в Большом Харитоньевском. Находившиеся в приемной люди видели, как красный от гнева Вавилов, выйдя от Лысенко, бросил ему жуткое по тем временам обвинение, что из-за него страна далеко отстала от Запада, и хлопнул дверью. Через день Николай Иванович уехал в командировку, где его и арестовали. Вероятно, для Лысенко слова Вавилова стали последней каплей, своеобразным спусковым крючком.
Князь Андрей Владимирович Трубецкой, студент биологического факультета Московского университета, арестованный в 1949 году за отказ в доносительстве, рассказывал о Лысенко: «Принимал он в здании Президиума академии, Юсуповском дворце XVII века, в Харитоньевском переулке. Худой, с осипшим голосом, говорил он в манере пролетария и производил впечатление малограмотного фанатика: “Вот ученые спорят, что такое вид. А спросите любого рабочего, колхозника – они прямо скажут, что лиса есть лиса, а заяц – заяц, пшеницу отличат от овса”. В том же духе он дал определение живому: “Живое – почему оно живое? Потому, что оно жреть” (именно “жреть”)».
Окна в кабинете Лысенко горели до глубокой ночи – а вдруг хозяин из Кремля позвонит (Сталин работал по ночам), поинтересуется успехами сельскохозяйственной науки, спросит, какой, например, ожидается урожай озимых в будущем году в Сибири, сколько центнеров с каждого гектара удастся взять и тому подобное.