29.9.1990
Странным образом ты не видишь в Другом женского и мужского, как видишь и отслаиваешь, можешь отслоить, в каждом почти. Другой, или вторая моя половина. Ты не веришь, что ты с ним знаком, что вы узнаете друг друга, но не веришь ты этот, одинокий, половинчатый, а тот, который с Другим, конечно верит и знает, но тебе не принадлежит и не подчиняется. Так ты раздвоен? Если хотите, да. «Нетождественность моего Я — канва всей моей жизни».
30.9.1990
Качели, чтобы быть именно качелями, должны иметь свой размах. «И оставит человек отца и мать свою, и прилепится к жене своей». Жена заменит отца и мать. Чем? только тем что станет их милее? Или в отношениях мужа и жены должны быть найдены мать и отец, а без этого их восстановления нет мужа и жены? Пряменький способ — тот, который Фрейд ставит в центр человеческой психики: жениться на матери, выйти замуж за отца. Но как раз в этом случае, когда вещи берутся так прямолинейно, оказывается что отец становится меньше способен к роли отца, от нее уходит, старается именно уйти как раз из‑за ее фактической очевидности. Именно здесь тот смысл запрета инцеста, о котором мало думают: в невозможности, женившись на матери, выйдя замуж за отца, воссоздать, восстановить в такой жене мать, второй раз прилепиться к такому мужу как к отцу! Хуже, Эдип обязан не догадываться что Иокаста ему мать, это ему смерть. Вышедшая за мужа матери обязана не думать о нем как об отце. Спокойно принимать, что в привязанность к мужу перешла старая привязанность к отцу, она не сможет, причем даже не из уважения к принятым нормам, а еще раньше, потому же, почему Лот должен был спать перед дочерьми.
16.10.1990
Только от страха можно пересилить страх. Фрейдовский страх жуткого тирана–праотца Ломит, крушит. Честь Фрейду, что он восстановил это в слащавом современном христианстве. Твоя мягкость, уступчивость, податливость? Лучше на самом деле не податливость. Лучше на самом деле до сих пор сопротивляться всякому страху кроме страха Божия, свежего, живительного.
26.10.1990
Пушкин в первых редакциях просто никуда не годится, не лучше чем в своем сыром поведении. Но потом он пишет первый, второй беловик и подает свою руку чему‑то что им пользуется, через него пишет. Medium.
Красота слепого, сомнамбулического движения ума.
10.11.1990
Что делать, куда деться от могильщиков. По центральному радио предлагают исповедания новейшего философа, напечатанные в центральной прессе под заголовком «Оставь надежду и живи». Ты врешь, философ. Я оставлять надежду не хочу, никакую и никогда. Я лучше тебя знаю, что все безнадежно безысходно и надеяться поэтому можно только на то что абсолютно невозможно. Намного лучше тебя знаю, и именно поэтому никакую надежду оставлять не буду, никогда, ни за что. Оставь ты, развалина. Против всякой надежды я буду надеяться.
У Бунина в «Натали» и везде то, о чем мы часто говорим, вернее, чем всё чаще живем: восторженным изумлением перед тем как безошибочно, безотказно через ткань жизни работает, вернее, как вся ткань жизни сработана одним — простым, самозабвенным. Первой любовью.
Философ от испуга решил с запасом: ну, значит вся жизнь концлагерь, ад; тогда lasciate ogni speranza voi ch’ entrate. Так будет гораздо спокойнее, запершись в отчаянии, не надо особенно хлопотать.
Ты говоришь, нет надежды, философ говорит, нет надежды. Ты от этого в истерике, философ наоборот окончательно успокаивается.
Странный человек. Стругаешь доски, весело поешь. Завтра может быть они сгорят вместе со всеми книжками. Разрушат, как обязательно сломают снежную бабу, особенно если хорошо сделана. «И всю ночь напролет жду гостей дорогих, шевеля кандалами цепочек дверных». Стихия та же здесь и там, та самая, о которой Горький: «полудикие, глупые, тяжелые люди русских сел и деревень… почти страшные люди». Научись их любить; кроме них у тебя только бумажные, нарисованные. И потом все равно не скроешься нигде, достанут везде. Никогда никуда не беги. Стой где стоишь.
18–19.11.1990
Когда сделал правильно, то не страдаешь. Загадочное слово Всеволода Михайловича Егорова: если встал летом на заре, косил без перерыва до полудня, до конца росы, то так хорошо что можешь спокойно умереть. Так два молодых грека умерли в свой самый счастливый день.