Моя мама не была так тяжело больна, как Наташина. Но я часто думал о здоровье мамы и папы. Однажды я услышал по радио, что долголетие часто как бы получают в наследство от родителей, от бабушек и дедушек. Одним словом, от предков. Это меня очень обрадовало: мои бабушки и дедушки — все четверо! — были бодры и здоровы. Значит, их дети, то есть мама и папа, тоже должны были прожить очень долго!
Один дедушка был даже до того здоров, что лет десять назад развёлся с бабушкой, которая тогда ещё не была бабушкой в полном смысле этого слова, и потому тоже смогла выйти замуж второй раз. Теперь иногда дедушка (по маминой линии) приходил к нам в гости, как говорили, «с молодой женой», а бабушка (тоже по маминой линии) приходила со своим «молодым мужем», который был старше её лет на пятнадцать. Мы всегда встречали их очень гостеприимно. Единственное, за чем приходилось следить, — это за тем, чтобы бабушка с мужем и дедушка с женой не приходили в один и тот же день, то есть, как говорил Костя, «чтобы не сталкивались». Я поинтересовался однажды прабабушками и прадедушками, — оказалось, что они тоже жили на свете долго. Теперь оставалось мечтать только о том, чтобы врач, выступавший по радио, был прав: я очень надеялся на наследственность! Я очень хотел, чтобы мама и папа всегда были здоровы…
Ещё я слышал о том, что дети переносят любые болезни гораздо легче, чем взрослые люди. И когда мама или папа заболевали, я огорчался из-за того, что болезни внутри семьи нельзя распределять по своему усмотрению: я бы с удовольствием принимал на себя их гриппы, ангины, спазмы сосудов. И даже камни, которые где-то откладывались у папы, я бы, не задумываясь, взял и «отложил» где-нибудь у себя.
Я знал, что у взрослых от волнения повышается давление, сосуды сжимаются и происходит ещё много такого, чего со мной никогда не случалось. В общем, мы вовремя позвонили!
Все смотрели на меня так, будто хотели вслед за Наташей сказать: «Алик, спасибо!..»
И хотя все наши родители были уже успокоены, мне показалось, что телефон мы использовали не до конца.
— Давайте позвоним кому-нибудь из ребят? — предложил я.
Начали с Парамонова. Это был человек лет двенадцати с половиной, не более. Восторженность была его яркой особенностью. Он мог сделать слона не только из мухи, но даже из комара. Я знал, что, если позвонить Парамонову, он растрезвонит об этом звонке на всю школу.
— Парамонов, — произнёс я в трубку чуть приглушённым, таинственным голосом. — Привет тебе прямо со старой дачи!
— Вы ещё там?
— А где же нам быть?
— Потрясающе! С Нинель Фёдоровной?
— Нет, абсолютно одни.
— Просто не верится!
— Приезжай посмотри!..
— Одни в целой даче?
— Да. Она полностью в нашем распоряжении.
— Потрясающе!
— Мы вернёмся глубокой ночью.
— Не может быть…
— Позвони ко мне домой и проверь у родителей. Или к Покойнику. Уж родители не соврут!
— Почему же так поздно?
— Мы сидели в подвале.
— Долго?
— Четыре с половиной часа. А может быть, больше.
— Потрясающе! Что вы там делали?
— Раскрывали страшную тайну.
— И раскрыли?
— Да, мы раскрыли. Тайну скелета!
— Кого?
— Скелета, скелета… Не удивляйся!
— Настоящий скелет?
— А ты думал — игрушечный?
— Чей?
— Трудно сказать с абсолютной точностью. Мы не были с ним знакомы…
— Вы в той самой даче? Которая описана в повести? Ну, в той, в которой исчез человек!
— Мы тоже могли исчезнуть. Но мы боролись!
— Их было много?
— Один человек.
— Всего один? А вас — целый литературный кружок!
— Если бы ты видел его, ты бы понял… Но мы победили. Теперь он наказан и находится в заточении. Мы посадили его в подвал!
Потом уж мы стали звонить и другим своим одноклассникам.
— Слушайте старую дачу! — говорил я. Или так: — На проводе — старая дача! Мы вернёмся глубокой ночью…
Нам завидовали и поэтому сомневались…
— Наверно, сидите дома?
— Можете проверить у наших родителей. Уж родители не соврут!
Чтобы Наташа не сочла меня в чём-то нескромным, я говорил: «Мы боролись… Мы разгадали… Мы посадили в подвал…» Хотя на самом деле боролся с Племянником я один и я один загнал его в подземелье. «Пусть для своих одноклассников я буду пока безымянным героем, зато для Наташи навсегда останусь скромным и чистым!» Эта мысль меня утешала.
— Разве нам не пора на станцию? — спросил Покойник.
— Пора, мой друг, пора! — со вздохом ответил я: мы ещё не успели обзвонить всех — в нашем классе учились сорок два человека.