— С Глебом что-то случилось, — с плохо скрываемым беспокойством сказал я.
— Это из-за меня, — сказала Наташа. — Я виновата. Только я!..
В лесу, в темноте, под холодным дождём она продолжала думать о справедливости!
— О, не казни себя! — воскликнул я шёпотом. Она с плохо скрываемым испугом отодвинулась от меня. — Ты не виновата, — уже спокойно, нормальным голосом сказал я. — Это же я запер Племянника в подземелье. Правда, у меня не было другого выхода. Значит, никто не виноват. Такова жизнь!
— Сэ ля ви! — воскликнул Покойник. Он любил встревать в чужой разговор.
Это самое «сэ ля ви» было известно каждому первокласснику, но Покойник произнёс так, будто знал французский язык. Вообще, убежав со «старой дачи», он осмелел.
— Ещё возможна погоня, — сказал я.
И Покойник сразу заговорил обыкновенно, по-русски:
— Какая?
— Племянник!.. Ну, а если Глеб не вернётся, нам придется освобождать его!
Покойник умолк.
«Что же делать? — рассуждал я. — Не пойти ли в разведку? Но тогда мы наверняка опоздаем на электричку. Так, так, так… Где же выход? Может быть, мне одному остаться, а всем другим мчаться на станцию?»
Я предложил это. И затаив дыхание ждал, что мне ответят: оставаться одному всё-таки не очень хотелось.
— Давай вдвоём, — предложил Принц Датский.
— Пусть женщины уедут! — воскликнул я. Посмотрел на Покойника и добавил: — И ты с ними.
Покойник не возражал. Но Наташа не согласилась:
— Ещё есть минуты. Несколько минут… Подождём. Одного я тебя не оставлю.
Меня! Одного! Хотя и Принц тоже хотел остаться… Она сказала про меня одного! Если б это было не в холодном лесу, а в какой-нибудь другой обстановке, я бы, наверно, умер от счастья. А так я остался жить.
Хотя в следующую минуту могло показаться, что все мы умерли. Все пятеро! Потому что мы затаили дыхание, прислушиваясь к тому, как чьи-то пятки шлёпали по лужам и грязи. Они шлёпали очень звонко…
И вот появился Глеб. Вернее сказать, возник!
— Что у тебя в руках? — спросил я.
— Ботинки… Чтобы не падать… Скорее! Скорее… Погоня!
— Где?!
Мы помчались!..
Но, даже задыхаясь от бега, я всё-таки умудрился спросить Глеба:
— Он?
— Да… Очень был благодарен…
— Благодарен?
— Ну да… Очень хотел… Меня до станции… А их, говорит, убью! Ну, я и… Пока он за плащом…
Глеб, как всегда, не дотягивал фразы. Но тут уж трудно было его не понять: сколько он пережил!
«А всё-таки, если б не он, вообще бы ничего не случилось! — опять пришла мне на бегу упрямая мысль. — Значит, всё равно будет дорасследование. Надо довести до конца!..»
Глеб теперь был с нами, я уже за него не волновался, и желание забыть всё и простить куда-то сразу исчезло.
Так иногда бывало дома со мной… Если мама начинала меня ругать, я убегал и долго слонялся по улицам. Или сидел где-нибудь у товарища. А когда возвращался, мама вновь за меня принималась. И тогда Костя по секрету мне сообщал: «Пока тебя не было, она волновалась, и называла тебя ласковыми словами, и готова была простить… А вот появился, успокоилась — и опять за своё. О женщины! Кто их поймёт?» Я не был женщиной. Но с Глебом у меня получалось так же, как у мамы со мной. Сэ ля ви!
На этом мои рассуждения прекратились. Прервались… Потому что сзади мы услышали топот ног. Тяжёлый, увесистый…
— Это Григорий… — с ужасом, задыхаясь то ли от бега, то ли от страха, прошептал Глеб. — Он вас… И тебя первого! Он обещал…
Я тоже не сомневался, что Племянник выполнит своё обещание. И убьёт меня! Или, в крайнем случае, оторвёт голову…
— Надо уйти от погони! Успеть! — скомандовал я шёпотом, чтобы Племянник не услышал моего голоса.
Покойник бежал впереди: он боялся больше нас всех! Но и меня покидало мужество.
— Быстрее! Быстрее! — крикнул я во весь голос. Шептать было уже не нужно: Племянник наверняка видел нас. Его горячее дыхание было у нас за спиной.
Я обернулся. Ну да, это он! Племянник!.. Огромная, тёмная фигура с каждой секундой приближалась, нагоняла нас…
«Всё погибло! Мы не справимся с ним, — промелькнуло в моём сознании. — Но если даже возникнет борьба и мы неожиданно возьмём верх, победим его, электричка всё равно за это время уйдёт… Да мы и не победим! Женщины и Покойник не в счёт. Остаёмся мы трое — Принц, Глеб и я. Но как ещё поведёт себя Глеб? Неизвестно. Ведь это он всё придумал! Он!.. Всё случилось из-за него. Значит, может быть, в борьбу вступим мы с Принцем вдвоём… Наташа, конечно, бросится мне на помощь. Но я этого не допущу. „Спасайся! Беги!“ — крикну я. И прегражу Племяннику путь своим телом!»
Все эти мысли пронеслись в моей голове за какое-нибудь мгновение. Топот погони был уже рядом… Совсем рядом! И жаркое, обжигающее мне спину дыхание Племянника… Вот сейчас! Сейчас всё погибнет! Все мои усилия и находки окажутся ни к чему. Ещё один его шаг… Только один! Ужасный, тяжёлый… И он поравняется с нами! Уже поравнялся. Уже!..
— Опаздываем, ребята? — раздался рядом взволнованный мужской голос.
Я повернул голову и увидел (уже не сзади, а сбоку!) высокого мужчину в плаще и с портфелем.
— Опаздываем на электричку? — переспросил он.
— Разве? — ответил я, готовый обнять и расцеловать его.
— Увидел, что вы бежите, и тоже помчался. Хотя и нельзя: сердце выскакивает…
«Наверно, больное! Как у Наташиной мамы…» — подумал я. Я любил этого незнакомого человека в плаще. Я обожал его!
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,
самая короткая и самая последняя (в этой повести)
С одной стороны к платформе неумолимо приближалась электричка. А с другой — приближались мы.
«Если бы мы успели, тогда бы все наши родители остались живы в прямом и переносном смысле этого слова! Тогда все мои догадки, находки, сомнения и мучения оказались бы не напрасными!» С этой мыслью я взбежал на платформу.
Судьбе было угодно, чтобы как раз в этот момент и электричка тоже поравнялась с нею.
— Садитесь! — крикнул Глеб. — А я билеты…
— Не надо! — ответил я.
«Лучше пусть нас всех оштрафуют, но зато родители будут живы-здоровы!» Я успел так подумать, но не успел объяснить это Глебу, потому что он уже ринулся к кассе. Он хотел совершить ещё один подвиг: ему нужны были смягчающие вину обстоятельства!
Машинист высунулся из окна и глядел вдоль состава. Никто не вышел, и никто, кроме нас, не собирался садиться. Мужчина в плаще, оказывается, ждал электричку из города и вообще зря торопился.
Проводница последнего вагона помахала зелёной лампочкой: можно было трогаться! С её точки зрения…
Что было делать? Вскочить в вагон и уехать без Глеба? Покойник вскочил. А все остальные не знали, как поступить. Покойник высовывался и печально глядел на нас всех:
— Разве не ясно? Она сейчас тронется…
А Глеб всё ещё стоял, пригнувшись, возле окошка кассы.
Двери вздохнули, словно сочувствуя нам, и медленно стали закрываться. Голова Покойника всё ещё торчала, и казалось, двери вот-вот зажмут её с двух сторон. В какую-то миллионную долю секунды идея озарила меня.
— Осторожно, ребёнок! — заорал я. Я знал, что эти слова: «Осторожно, ребёнок!» — всегда очень сильно действуют.
Двери, не успев прихлопнуть Покойника, медленно поехали обратно.
— Где ребёнок?! — крикнул злой, испуганный машинист.
— Во-он! — неопределённо ответил я, зная, что время неумолимо работает на нас.
— Да где же?
— Во-он! — Я указал на печальную морду Покойника, который всё ещё высовывался из тамбура.
— Я думал: он под колёсами…
— Большое спасибо! — ответил я машинисту, потому что необходимая нам минута была окончательно выиграна: Глеб бежал от кассы с билетами.