Если врач поликлиники скажет: «Тебе нужно сделать десять уколов!», Миронова, я думаю, обязательно спросит: «А можно одиннадцать?»
Как только Святослав Николаевич объявил о кружке, Миронова сразу подняла руку и сказала:
— Можно мне записаться?
— А что ты будешь сочинять?
— Что вы скажете… — ответила Миронова.
Это было её яркой особенностью: подчиняться приказам!
— Поэзия, — сказал Святослав Николаевич, — это сфера чувств, там конкретность не обязательна. Проза — другое дело. В прозе каждый должен писать о том, что он лучше всего знает. А с чем ты, Миронова, сталкиваешься ежедневно? Со школой, с уроками, с домашними заданиями, со своими соседями и одноклассниками. Вот об этом и напиши. Начни, к примеру, с литературных зарисовок: «Моё утро», «Мой вечер»…
Миронова подняла руку и спросила:
— А можно — «Мой день»? Это ведь будет и утро, и полдень, и вечер — всё сразу!
— Пожалуйста, — сказал Святослав Николаевич. — Если тебя влечёт такая именно тема, не возражаю. Зачем же наступать на горло собственной песне? Но только побольше конкретных деталей, подробностей. Пусть острая наблюдательность подскажет тебе всё это. Принеси зарисовку дней через пять.
— А можно через четыре? Или через три дня?.. — спросила Миронова, предварительно подняв руку. По привычке она, как на уроке, поднимала руку, даже если разговаривала с кем-нибудь в коридоре или на улице.
Через три дня она принесла зарисовку «Мой день». Начинала Миронова так:
«Я проснулась в семь часов десять минут по местному времени. Было утро. Я умылась на кухне, потому что в ванной комнате мылся сосед. На кухне у нас стоят два стола, потому что в квартире живут две семьи: у каждой по одному столу. На кухне два окна: одно выходит лицом на улицу, а другое — лицом во двор. В семь часов тридцать минут по местному времени я съела одно яйцо всмятку, один бутерброд с сыром и выпила один стакан чаю с сахаром. Так начался мой трудовой день…»
Святослав Николаевич похвалил Миронову:
— Много конкретных, тебе одной известных деталей!..
Миронову приняли в литературный кружок.
— Ну, а над чем ты будешь работать дальше? — спросил Святослав Николаевич.
— Над чем скажете…
В её груди билось послушное женское сердце!
Трёх человек уже приняли. Но этого было мало. И тогда Святослав Николаевич предложил вступить в кружок Наташе Кулагиной.
Это было самое замечательное существо в нашем классе. И во всей школе. И во всём городе!
Ростом она была такой, как надо… Да что говорить!
От самого дня рождения я никогда не был ветреником. И никогда не вел рассеянный образ жизни. Наоборот, постоянство было моей яркой особенностью: Наташа нравилась мне с первого класса.
Она была полна женского обаяния! На переменках девчонки липли к ней со всех сторон: каждой хотелось походить с ней по коридору под руку. Это меня устраивало: если уж не со мной, так пусть лучше с ними!
Наташа часто записывала что-то в толстую общую тетрадку. Когда Святослав Николаевич пригласил её в кружок, она сказала:
— Я не сочиняю, а просто записываю мысли. Так, для себя. О фильмах, о книгах…
— Это должно быть любопытно, — важно изрёк Покойник. — Ты ведь и классные сочинения всегда пишешь оригинально, по-своему.
— Старик Покойник нас заметил и, в гроб сходя, благословил! — сказал я с плохо скрываемым раздражением.
Мне не понравилось, что Покойник хвалил Наташу. Не хватало ещё, чтоб над очередным его стихотворением появились новые буквы: Н. К.!
— О книгах, о фильмах?.. — переспросил Святослав Николаевич. — Значит, у тебя критическое направление ума! Вот и прекрасно. Нам нужны разные жанры. Поэзия и проза уже представлены. А теперь вот и критик! Будешь оценивать произведения членов кружка. Если острая наблюдательность подскажет тебе недостатки товарищей…
— Но я ведь просто записываю свои мысли… Что ж, я буду высказывать их вслух?
— А ты высказывай не свои, — посоветовала Миронова. — Поговори со Святославом Николаевичем, ещё с кем-нибудь. Учебники почитай!
Наташа словно бы не расслышала её слов.
— Нет, я не могу оценивать чужие произведения, — сказала Наташа. — С глазу на глаз могу. А так, в торжественной обстановке… Я не могу себе это позволить.
— Для начала послушай! — сказал Святослав Николаевич. — А потом творческий поток захлестнёт тебя, увлечёт в своё русло!
Она могла бы позволить себе всё, что угодно, по-тому что её считали самой красивой в классе. Но она не позволяла: в её груди билось прекрасное сердце!
Через десять минут я попросился в литературный кружок.
— Ты тоже пробуешь силы в творчестве? — удивлённо спросил Святослав Николаевич.
— Я хочу писать детективные повести…
— Прыгаешь через ступени?
— Как это?..
— Нужна постепенность: сперва зарисовки, потом рассказы, а потом уже повести. Впрочем, не хочу наступать на горло твоей песне. Ты уже что-нибудь сочинил?
— Предисловие… И ещё кое-какие наброски.
Всё это я показал сперва папе, а потом Святославу Николаевичу.
Тогда я ещё не знал, какая страшная история вскоре произойдёт, и в предисловии об этом ничего написано не было.
— Твои портретные характеристики несколько однообразны, — сказал папа, — а эпитеты, думается, крикливы. Порой ты подражаешь высоким, но старым образцам. Так уже нынче не пишут. Это не модно.
— Но ведь моды меняются, — возразил мой брат Костя. — Раньше носили длинные пиджаки, потом стали шить короткие, а теперь опять носят длинные…
В пиджаках Костя разбирался — у нас дома его считали пижоном.
— Да, я согласен, — сказал папа. — Мода — вещь переменчивая. И потом — первый опыт… Первый блин!
Святославу Николаевичу мой первый «блин» очень понравился.
— Кое-где ты продолжаешь благородные традиции рыцарских романов. В смысле стиля, конечно, — отметил он. — Могут сказать, что это не современно…
— Мода — вещь переменчивая! — воскликнул я.
— Безусловно. К тому же я не хочу наступать на горло ни одной вашей песне! Острая наблюдательность тебе многое подсказала. И ещё подскажет! Так что… Теперь в кружке уже…
— Пять человек! — быстро подняв руку, подсказала Миронова.
Это было её яркой особенностью: она любила подсказывать учителям.
— Нет, в кружке будет шесть членов, — поправил её Святослав Николаевич. — Пять обыкновенных и один почётный: внук Бородаева!
Радость озарила усталые глаза Святослава Николаевича и его бледное, не всегда гладко выбритое лицо. Он не знал, к каким ужасным событиям это всё приведёт!..
И у меня на душе не было даже лёгкой тени тревоги. Даже смутное предчувствие чего-либо плохого не посетило, не коснулось меня в ту минуту.
Я радовался, как ребёнок, что буду в одном кружке с Наташей Кулагиной! Я ликовал, как дитя!..
ГЛАВА ВТОРАЯ,
в которой неумолимо приближаемся к страшной истории, хотя этого можно и не заметить
О, какие легкомысленные, поспешные выводы мы порой делаем!..
Я всегда думал, что почётный участник чего-либо — это такой участник, который, в отличие от обыкновенных участников, может абсолютно ни в чём не участвовать. Но это было жестокое заблуждение! Именно Глебу поручили организовать у нас в классе «Уголок Бородаева».
— Мне как-то… Самому-то… Это вроде не очень… — не договаривая фраз, стал отказываться Глеб.