— Хочу понять. — Елена Кирилловна подпёрла подбородок сразу обоими кулаками. — Значит, один мальчик, как ты говоришь, не украл, а просто взял без спросу поносить Димин паспорт. Ходил с ним по городу, купил по нему билет в кино да ещё передал его своему товарищу.
— Ну да! — обрадовался я. — Всё правильно! Вы всё поняли!
Елена Кирилловна взглянула на меня так, что я сразу перестал радоваться.
— А кто же, интересно узнать, этот великий изобретатель?
— Один мальчик…
— Твой товарищ?
— Нет, он не мой товарищ… Он мой знакомый. Но не товарищ… То есть чей-нибудь он, может быть, и товарищ… А для меня — просто знакомый… И всё…
— Так надо же немедленно сообщить об этом твоём «не совсем товарище» в милицию: он, может быть, и сейчас ходит по городу с чужим паспортом и творит неизвестно что!
Елена Кирилловна уже дотронулась до телефонной трубки, но я, наверно, так изменился в лице, что рука её вздрогнула и соскочила с телефона.
— Не надо звонить в милицию… — тихо сказал я. — Не надо. Он ведь уже не ходит с паспортом. Этот мальчик… Он уже вернул его на место. И паспорт лежит себе преспокойненько в шкафу. Честное слово, положил обратно.
— А ты откуда знаешь?
— Я видел…
— Видел? И почему же не схватил, не задержал его — нечестного человека, который причинил такую неприятность твоему брату?
— Я не успел схватить. То есть я схватил, а он сразу взял и вырвался… — И для большей убедительности я добавил: — Чуть рукав его у меня в кулаке не остался!
— Здорово ты схватил! А кто же всё-таки этот таинственный мальчик?
Я опустил голову и снова стал по-журавлиному переминаться с ноги на ногу. «Хоть бы телефон позвонил, что ли?» — с тоской думал я. Но, всегда такой голосистый, телефон тут, как нарочно, умолк. Настроение у меня было плохое. Ведь я шёл к директору, чтобы сказать правду, а получилось так, что ещё сильней заврался и окончательно всё запутал.
Елена Кирилловна вдруг улыбнулась и показала сразу все свои красивые белые зубы.
— Ты не хочешь выдавать товарища? Правильно. Не выдавай. Приходи с ним вместе ко мне. Я буду здесь часов до семи вечера. И мы оба с ним потолкуем. Хорошо потолкуем, чтобы он всё понял… А то ведь ещё и не до того додумается! Надо его вовремя остановить. Как ты думаешь?
— А он уже сам остановился! — стал я убеждать Елену Кирилловну, для чего-то приподнимаясь на цыпочки и прижимая руки к груди. — Он уже всё давно понял! И сам остановился… Он ведь хороший… Ну, неплохой парень… И он больше не будет додумываться до плохого, а только до одного хорошего!..
— Он тебе обещал, что ли?
— Ну да! Честное пионерское дал!
— Отлично. И всё-таки вы с ним приходите ко мне. Сегодня же приходите. Договорились, Сева? Я буду ждать вас. До семи часов вечера.
Ровно в семь
В тот же день одна наша соседка очень удивлялась на кухне:
— Что это случилось с нашим Севооборотом? (Так «остроумно» — Севооборотом, а иногда даже Севообормотом — звал меня соседкин муж, известный всему дому шутник, который очень хвастался своим агрономическим образованием.) Что случилось с нашим Севочкой? Раньше он, если замечали, никогда не ходил открывать парадную дверь — хоть до утра звони, хоть руками стучи, хоть ногами колоти! А сегодня на каждый звонок выскакивает. Светопреставление!
Я и правда выбегал на каждый звонок: ведь я знал, что сегодня обязательно должны принести штрафную повестку, а она ни в коем случае не должна была попасть в руки к Диме или вообще к кому-нибудь, кроме меня.
«Вот бы Дима ушёл сейчас из дому!» — мечтали. Но Дима, кажется, вовсе не собирался уходить. Удобно устроившись на диване, он решал какую-то шахматную задачу. Перед ним, на самой большой подушке, до которой мама и дотрагиваться запрещала, лежал раскрытый на последней, странице номер «Огонька» и шахматная доска, в одном уголке которой одиноко притаились четыре фигурки. Дима ерошил волосы, поправлял очки и чесал свой затылок так, что мне казалось, он доскребётся в конце концов до самой коры головного мозга. Но задача, как назло, не решалась. «А вот мы так пойдём, — бормотал себе под нос Дима. — А вот если мы так попробуем?..»
Каждый раз, возвращаясь в комнату после очередного открывания дверей, я, словно невзначай, сообщал:
— Говорят, на улице погода замечательная!
— Вот ты пойди и погуляй, — не отрываясь от доски, советовал мне Дима.
«Сам пойди погуляй!» — про себя огрызался я. И продолжал вслух:
— А вот сейчас Пётр Ефимович пришёл. Говорит, скворцы уже прилетели и все почки за одну ночь полопались. Два часа, говорит, по улицам бродил, невзирая на ревматизм.
— Делать нечего твоему Петру Ефимовичу.
Но я не сдавался:
— Я вот сейчас Лидии Кондратьевне дверь открывал. Пошла, говорит, за ботиночками для Борьки, три часа по городу проходила — и забыла купить: такой воздух на улице. Прямо опьяняющий!
На самом деле Лидия Кондратьевна просто не нашла для своего трёхлетнего Борьки подходящего номера и вовсе не восторгалась погодой, а на чём свет стоит ругала «торговую сеть».
Но вот Дима радостно смахнул фигуры с доски на диван, схватил подушку и подбросил её под самый потолок (видела бы это мама!).
— Эврика! Эврика!.. Упорство горы сокрушает!
Он побежал в коридор, к телефону, чтобы сообщить своему другу Кольке об очередной «сокрушённой горе». И как раз в эту минуту раздался длиннющий звонок в парадную дверь. Никто из наших соседей так не звонил. Я бросился открывать. Ну, ясно! Всё! Конец! Попался! На площадке стоял' пожилой небритый почтальон-мужчина с той особенно толстой сумкой на боку, в которой разносят не письма и не газеты, а деньги, разные важные квитанции и повестки. Дима был совсем рядом, у телефона, а почтальон держал в руке повестку — небольшую, жёлтенькую и очень ехидную.
— Это мне, это мне, — зашептал я, прямо вырывая повестку у него из рук. — Давайте я распишусь.
И быстро-быстро расписался в каком-то разлинованном журнальчике на глазах у растерявшегося почтальона.
Но тут вмешалась наша соседка — жена знаменитого шутника с высшим агрономическим образованием, по имени Калерия Владимировна.
— Кому здесь почта? — поинтересовалась она, вытирая руки о фартук.
Я замахал повесткой:
— Мне, мне… Не беспокойтесь, пожалуйста.
— Да, гражданину Клячину, — охотно подтвердил почтальон.
— Не Клячину, а Клячину, — поправила соседка: она очень не хотела сознаваться, что её фамилия произошла от такого некрасивого слова — «кляча».
И вдруг, сообразив, в чём дело, она закричала: — Так это же нам! Посылка!.. Мандарины из Самарканда! Я жду эти мандарины, как свежего воздуха, а он схватил их и держит в руке. — Она выхватила у меня повестку, чуть не разорвав её при этом на мелкие клочки. — Теперь мне всё ясно! Теперь я понимаю, почему письмо от дяди из Архангельска идёт уже вторые сутки. И куда девалась позавчерашняя «Вечёрка»!..
— Она по воскресеньям не выходит! — только и мог я крикнуть в ответ. И скрылся в комнате.
Я слышал, как Дима долго извинялся за меня перед соседкой, и она отвечала ему:
— Нет, Дима, к вам я ничего не имею. Никаких претензий. Вы вполне интеллигентный молодой человек.
Вслед за этим «молодой интеллигент» появился в комнате и поплотней прикрыл дверь, что значило: «Жди серьёзного разговора!»
— Зачем ты схватил повестку? — начал Дима.
— Я думал, что это нам…
— Как же ты мог «думать», когда там по-русски написано: «Клячину»?
— А что я, обязан все слова от начала до конца читать, что ли? Я посмотрел на первую букву и на последнюю, вижу — «К» и «У». Я и подумал, что «Котлову».
— Оригинальный метод чтения, — съехидничал Дима. — Ты, может, скоро будешь в каждом слове только одну первую букву читать! Замечательная получится рационализация: скоростное чтение!