Когда Брэм прижимает меня крепче, я забываюсь и испытываю одну только благодарность за каплю его тепла. До тех пор, пока над ухом не раздается его голос:
– Приготовься.
Не успеваю спросить, к чему именно мне готовиться. Этот мерзавец складывает крылья, и мы несемся к земле с непостижимой скоростью. Но я все равно не кричу. Не думала, что умру, разбившись вдребезги, но бывает смерть и пострашней.
Не хочу открывать глаза. Мне бы и не удалось из-за слез, выступивших от ветра. Мы летим все так же быстро, но, кажется, снова движемся параллельно земле.
Брэм машет крыльями, замедляясь, и мой желудок едва не переворачивается от смены направления. Всхлипываю, но беззвучно. По крайней мере, я на это надеюсь. Гаргулья приземляется почти грациозно, а потом мы наконец-то останавливаемся.
– Можешь открыть глаза. – Его тело напрягается при ходьбе, но, как бы это ни претило моей гордой натуре, реальность такова, что, стоит ему поставить меня на ноги, я рухну жалкой кучей. – В следующий раз надо подобрать тебе более подходящую одежду. Я и забыл, какие люди хрупкие. Очень чувствительные к температуре.
– Я больше никогда не стану этого делать. – Опять я оказалась в невыгодном положении по сравнению с монстрами. Хоть у меня и есть способность видеть ауру, как у всех Йегеров, в остальном я человек и не обладаю выдающейся силой или выносливостью. За все приходится бороться. В бою я всегда не в выигрышном положении, поэтому сражаюсь не по правилам. В мире людей технологии могут дать мне преимущество и компенсировать нехватку физической силы. Здесь это невозможно.
Больше всего мне сейчас хочется свернуться калачиком. Первым делом открываю глаза. И это оказывается ошибкой, потому что лицо Брэма совсем рядом с моим. Он и правда красив, засранец. Черты его лица выглядят так, словно кто-то высек их из камня – грубые и в каком-то смысле незавершенные. И они привлекательнее, чем я готова признать. Челюсть на вид такая крепкая, словно способна вынести не один удар и скорее сломать нападающему руку, а не сломаться самой.
А его кожа…
Не задумываясь, протягиваю руку и дотрагиваюсь. Его кожа теплая наощупь, но словно каменная: гладкая, эластичная и при этом очень твердая. Проткнуть ее лезвием будет невозможно, потребуется какое-то тяжелое орудие вроде булавы или молота. Но даже в таком случае потребовалась бы недоступная для меня сила.
Хотя я же не собираюсь убивать эту гаргулью. Я подписала контракт. В конце концов, пусть он и перепугал меня до чертиков, вреда пока не причинил. Если начну убивать монстров просто потому, что они монстры, то окажусь ничем не лучше своих предков. Но я Йегер. Ничего не могу поделать с таким ходом мыслей.
Возможно, именно поэтому задаю вопрос, который вертится в голове:
– Огонь может тебя сжечь?
Брэм смотрит на меня. Его глаза не голубые и не серые – я вообще никогда не видела такого цвета. При здешнем освещении они кажутся почти фиолетовыми. Или как там называется очень светлый оттенок фиолетового? Я не художник.
Я бы смутилась от того, что так пристально на него смотрю, если бы он не делал то же самое. Он изучает взглядом мое лицо, будто никогда прежде не видел человека. Может, и не видел. Похоже, они редко встречаются в этом мире.
А может, он просто в ужасе от моего вопроса.
– Нет, – наконец отвечает он и несет меня дальше, как я понимаю, по крыше. Она сложена из камня и похожа на крыши европейских замков. Пытаюсь вытянуть шею, чтобы заглянуть за ограждение, которое не дает бескрылым существам упасть с края.
– Я сама могу идти.
– В тебе говорит гордость. Если отпустить тебя, ты, чего доброго, поползешь, как младенец, и мы будем спускаться целую вечность.
Брэм прав, но это не мешает мне обижаться на то, что он сказал это вслух. Тело наконец поняло, что мы не замерзнем насмерть, но мышцы еще потряхивает легкой дрожью, и я без конца вздрагиваю. Как это ни печально, я благодарна, что Брэм меня согрел.
Но злюсь из-за этой благодарности.
Он несет меня через арку, почти такую же, как в замке демонов-торговцев, но в этой нет дверей. Брэм спускается по, кажется, бесконечной лестнице. Я невольно замечаю, что она огибает круглую шахту, такую глубокую, что легко можно разбиться насмерть. Очевидно, те, у кого есть крылья, лестницей не пользуются.
И вновь я испытываю признательность за то, что Брэм не летит вниз, – и вновь злюсь на себя за эти чувства. Я не знаю его и не планирую задерживаться здесь надолго, чтобы это изменить. Каждая моя благодарность становится связывающей нас нитью, которая помешает мне улизнуть без предупреждения.