Наконец, 13-го июля толпа ремесленников и бедняков прошла по городу, требуя хлеба и оружия. Солдаты не оказывали им сопротивления. С 2-х часов ночи 13-го июля начальник Бастилии де Лонэ начал приготовляться к бою. Он не пренебрег ничем для защиты крепости. Пушки были заряжены, на башни перенесены огромные камни, чтобы с их помощью раздавить наступающих. Наемные швейцарцы защищали вход в тюрьму, сторожа на башнях должны были стрелять из пушек под прикрытием зубчатых стен. Де Лонэ был уверен, что Бастилия непобедима. Правда, он слышал, как в городе били в набат и как по улицам, по набережным, по бульварам толпа звала толпу.
— К Бастилии! К Бастилии!
Но для него это был лишь жалкий бунт «черни», над которым легко одержат победу вековые стены тюрьмы.
Около полуночи несколько выстрелов раздалось по направлению к замку.
Начальник со штабом поднялся на башни и с полчаса прислушивался к отдаленному шуму города.
На утро шумящие толпы окружили Бастилию. Подъемные мосты были подняты, пушки угрожающе смотрели на город.
Угольщик, бывший солдат, выступил с топором в руках, взобрался на крышу небольшого сторожевого поста, стоящего поблизости от первого под'емного моста, и под градом пуль, которые тотчас же посыпались на него с башен, начал спокойно работать, разрезая, разбивая цепи, и заставил мост опуститься. Толпа прошла и очутилась во дворе. Выстрелы из бойниц и башен встретили наступающих. Отстреливаться было невозможно, так как защитники крепости были невидимы. Началась неравная борьба; осаждающие, ничем не защищенные, ложились под пулями швейцарцев; однако никто не говорил об отступлении; толпа шла неудержимо на приступ каменных башен, как бы веря, что своей смертью сумеет опрокинуть их.
И действительно, в четыре часа офицеры гарнизона пришли к де Лонэ, умолять его сдаться. Несмотря на могущество крепости, все чувствовали, что победа народа предрешена, казалось, весь Париж поднимается против Бастилии.
Де Лонэ, который чувствовал невозможность пройти сквозь толпу осаждающих, пришла в голову жестокая мысль взорвать на воздух крепость со всем гарнизоном. Сто тридцать пять боченков пороха подняли бы на воздух Бастилию и разрушили бы треть Парижа. Он взял факел и побежал к погребам. Два офицера помешали ему, преградив штыками дорогу. Со своей стороны швейцарцы вступили в переговоры с осаждающими. В пять с половиной часов вечера пушки были опрокинуты и выкинут белый флаг.
Толпа ворвалась в Бастилию. Герои, овладевшие неприступной твердыней, хотели стереть с лица земли самое воспоминание о ней. Наверху на башнях отрывались камни, разбивались пушки. Победители кинулись к камерам освободить заключенных. Некоторые узники, испуганные шумом, хотели защищаться; освободители выламывали двери и бросались к ним в об'ятия.
Но в одной из камер, которую взломали последней, нашли странного старика, который, сидя на полу, безучастно глядел на вошедших; он был совершенно лысый, без зубов и долгие болезни изуродовали его лицо.
Он не понимал происшедшего, как ни старались раз‘яснить ему его. Он был очень слаб и близок к помешательству.
— Как вас зовут? — спросили его.
Он долго думал и сказал:
— Меня звали Латюд, меня звали Данри, теперь же меня зовут бесконечностью.
Ему сказали, что он свободен, и предложили покинуть камеру.
— Только не на солнце, — закричал он, — я боюсь его.
Но вскоре он сделался равнодушным и позволил своим освободителям унести себя.
Толпа выходила из крепости, неся свои трофеи: впереди молодой человек с восторженным лицом нес пронзенную штыком бесчеловечную грамоту — правила Бастилии. Несли и ключи — огромные, ужасные, грубые ключи, истертые веками и горем человеческим. Затем выводили узников.
Латюда положили на траву, близ рва, где некогда, по пояс в воде, он вместе с Бастидом работал над своим освобождением. На его страдальческом лице медленно угасала жизнь.
Толпа восторженно приветствовала падение Бастилии. Те, кто вывел Латюда из камеры, забыв о нем, присоединились ко всеобщей радости.
— В ратушу! В ратушу! — кричали победители.
Когда вспомнили об узнике и подошли к нему, он был мертв. Солнечный свет и свобода оказались, действительно, смертельными для несчастного.