Первые дни я стеснялась того, что я, сорокачетырехлетняя женщина, вместо сумки таскаю с собой раскраски и хрестоматию для третьеклассников. Иногда некоторые из клиентов приходили на кухоньку, чтобы вместе посидеть и порисовать или просто побыть со мной, когда мне было страшно и я плакала. Мало-помалу я начала привыкать к восьмилетнему ребенку внутри моего взрослого тела.
Я неустанно молилась: «Господи, неужели в самом деле это со мной произошло? пожалуйста, подтверди как-нибудь, что это правда». Моя жизнь представляла собой огромную головоломку «пазл», которую опрокинули картинкой вниз и смешали с беспорядочную кучу. Каждый день я переворачивала несколько кусочков и пыталась угадать, куда они подходят. Куски неба, дерева, земли. Все они были свалены в ужасном беспорядке.
В один из таких дней мне припомнился мой прошлогодний визит ко врачу. Врач, пытаясь отыскать причину моей головной боли, сделал рентгеновский снимок. Он указал мне на затемнение в основании черепа, спросив, каким образом я получила эту контузию.
«Но у меня никогда не было контузии», - возразила я.
«Такой удар невозможно забыть. Судя по всему, вы упали или попали в аварию».
«У меня превосходная память. Ничего подобного со мной никогда не случалось», - запротестовала я.
Я рассказала доктору Дэнилчаку о рентгеновском снимке. «Затемнение на нем – то самое место, куда пришелся удар, от которого я потеряла сознание. Какая ирония! По-видимому, он спас мне жизнь. Наверное, мужчинам показалось, что он зашибли меня до смерти, и они оставили меня умирать».
Доктор Дэнилчак согласился: «вы можете вспомнить, каким образом маленькая девочка умудрилась добраться до дома? Что вы сказали своим родителям?»
На следующее утро я дала своему Контролирующему ребенку полную свободу. Я вновь наблюдала, как он втискивается в мое тело и натягивает на себя улыбающуюся маску. «Я иду домой и говорю матери, что зачиталась в автобусе и пропустила свою остановку. несколько минут я играю с новорожденной сестричкой, а потом поднимаюсь в ванную. Я моюсь и надеваю длинную фланелевую пижаму». Мой взрослый добавил несколько соображений. « это было оральное изнасилование, а оно не оставляет ран, разрывов или кровотечений. К счастью, на мне был толстое зимнее пальто, которое смягчило удары в начале нападения, когда меня пинали и бросали в сугробы. Потом, когда с меня стащили одежду, меня держали так крепко, что я не могла бороться. Как правило, люди получают травмы, когда борются или сопротивляются. А я была не в состоянии этого сделать».
Доктор Дэнилчак коснулся моей руки: «Не так скоро. Со временем все станет на свои места»
«Возможно, у меня и были синяки, но никто не увидел бы их под свитером с длинными рукавами и рейтузами или длинными чулками, которые я постоянно носила зимой, не так ли? Вдобавок, играя, все дети так или иначе ушибаются».
Доктор Дэнилчак кивнул головой: «звучит разумно. Но я хотел бы знать, произошли ли какие-то изменения в вашей личности?»
«Конечно. Но изменения можно было приписать самым различным обстоятельствам. На протяжении восьми лет я оставалась единственным ребенком, а затем – как раз накануне переезда в Уинчиту – на свет появилась моя сестра. Наша семья трижды переезжала на протяжении девяти месяцев, каждый раз я меняла школу. Мне приходилось искать новых друзей, привыкать к новым учителям. Затем, разумеется, к этому добавилась астма, и я подолгу не ходила в школу. Не забудьте также про мои ночные кошмары».
Доктор Дэнилчак заметил: «Во время вашего детства большинство людей не задумывались о том, что является причиной кошмаров, и им, конечно, не приходило в голову предположить насилие. Вероятно, ваша мать абсолютно не догадывалась о том, что с вами произошло».
Изо дня в день я вновь и вновь оживляла в памяти ужас нападения, и каждый раз события развивались практически в одном и том же порядке. Ежедневно то та, то другая деталь обретала особое значение. Время от времени возникали новые подробности. С каждым днем картина становилась все более отчетливой. Похоже, мои чувства, так хорошо и надежно упрятанные, теперь постоянно высвобождались
Мое тело, вспоминая физическое насилие, воспроизводило его заново. В момент начала регрессии я вскакивала с ковра, кружила по комнате и колотила стены. От истошных воплей раскалывалась голова. Горло и грудь саднили и болели от пронзительного визга и астмы. Воспоминания вызывали такое отвращение, что меня то и дело выворачивало наизнанку.