Я чувствовала себя несчастной, но со мной каждый день был доктор Дэнилчак, и я слушалась его. Я воспринимала его не только как врача или учителя. Он был моим покровителем, моим другом. Он обращался со мной нежно и заботливо, в точности, как со своей собственной дочуркой.
Во время сеансов мои вопли ужаса пробуждали его собственное отцовское чувство: гнев, заботу и любовь. «Я здесь, - повторял он снова и снова, - Пит рядом, никто тебя больше не обидит».
Иногда я слышала его голос, - но никогда не ощущала его прикосновений. Он дотрагивался до меня, но я этого не чувствовала. Он успокаивал меня, как свою собственную дочь, но я словно была заключена в стальную камеру, куда невозможно было проникнуть. Я смотрела на него и плакала от неспособности что-либо почувствовать.
К середине января я вновь обрела способность разговаривать за пределами терапевтических сеансов голосом взрослого, а не восьмилетней девочки. Начался мой долгий путь к исцелению, к превращению во взрослого человека, способного ощущать все чувства, уместные и «неуместные». Я стала воспринимать эту часть себя как моего Чувствующего взрослого.
Понемногу доктор Дэнилчак стал работать с этой взрослеющей частью меня, и чем сильнее становился мой взрослый, тем глубже погружался мой ребенок. Мне казалось, что я падаю куда-то, словно Алиса в Стране Чудес, кувыркаясь, ломая и обдирая ногти, пытаясь уцепиться за скользкие стены, найти точку опоры, чтобы остановить дальнейшее паление.
То, что узнавала, погружаясь в себя, вызывало у меня отвращение: жестокость изнасиловавших меня мужчин открывалась мне все более явно; я слышала, как они ржали, играя с обезумевшим от ужаса ребенком. Они подзадоривали друг друга мерзкими советами и воплощали их в извращенных действиях. Моя малышка, боясь умереть, упрашивала своих истязателей остановиться. Кошмар нарастал, и я решила, что боль чересчур ужасно. Я захотела умереть.
Мой вопль, обращенный к Богу, не был услышан. В последний, мучительны момент я увидела, как Бог повернулся ко мне спиной. Мое чувство собственного достоинства, растоптанное здоровенными мужланами, умерло, когда Бог отказался от меня. Подавленная, покинутая и отвергнутая маленькая девочка склонила свою голову перед лицом смерти.
Смерть – далеко не всегда безмятежный переход в мир иной, как это описывают люди, пережившие клиническую смерть. Подчас это дикий ужас убийства – эмоционального, интеллектуального и физического распада и расщепления. Маленькому ребенку нелегко принять решение умереть. Как человек принимает решение умереть?
Когда телесная рана причиняет невыносимую боль, разум и тело впадают в шок, чтобы уберечь себя от страха грозящей смерти и сохранить силы для последующего исцеления. Таким же образом впадают в шок и эмоции. Они разделяются на части и создают вместо предыдущей личности – новую личность, которая и принимает на себя руководство. маленькая девочка, корчащаяся на земле, доведенная до грани безумия, нашла в себе силы уничтожить не только свои эмоции – умереть не физически или интеллектуально, но лишь в эмоциональном отношении.
Умереть физически – значит заставить свою мамочку плакать. Умереть интеллектуально – не лучший выбор для ребенка, которого всю жизнь воспитывали быть умным. У маленькой Мэрилин Рей оставалась единственная возможность – умереть эмоционально, позволив кому-то другому жить и дышать вместо нее.
Расщепление произошло с невыносимой болью. Я разорвалась на части, и острые края разрыва кровоточили: Плачущий обиженный ребенок и Естественный ребенок были похоронены , а Контролирующий ребенок заступил на их место, оставив мои остальные части в неглубокой могиле.
Чем больше подробностей мне открывалось, тем глубже я проваливалась в бездну своего бессознательного. В течение нескольких дней я работала, оставаясь на определенном уровне интенсивности своей боли, пока мы с доктором Дэнилчаком не приходили к убеждению, что этот уровень уже исчерпан. Когда он уходил на перерыв, я отдыхала в комнате для терапии. И внезапно ощущала, что пора спуститься на новый, более глубокий уровень. Я словно видела руку Божию, которая писала на потолке послание мне, - настолько это было отчетливо. Каким-то чутьем я заранее угадывала, какой эпизод изнасилования мне предстоит пережить следующим.
В ожидании доктора Дэнилчака я часто слушала музыку, черпая новые силы в словах и мелодиях. Это было кассеты, которые мне дали послушать другие пациенты: старые песни, новые песни, песни с текстами из Писания, песни из моего детства. Однажды я обнаружила песню, которая пленила меня, когда я была еще ребенком – песня Джинджер, песня, которую мы вместе пели с Кей, песня, которая пронзительно отзывалась в моем сердце всякий раз, когда я слышала ее, - «Тебе не идти одному».