Кей уговаривала меня съездить в Берлингем. Она то и дело твердила: «Мэрилин, ты самый одержимый человек из всех, кого я знаю. Ты многого добиваешься, но это убивает тебя. Она настаивала: «наверняка у тебя в детстве случилось нечто такое, что заставляет тебя реагировать подобным образом». Я яростно отвергала это предположение о том, что мне нужна терапия, и возражала: «Это у тебя было трудное детство, Кей, и ты это знаешь. Но мне терапия ни к чему. У меня было безоблачное детство».
Пока Кей занималась выстраиванием разумных границ со мной, я все глубже погружалась в бурную деятельность «Больше чем друзей». Теперь у нас было тридцать пять групп в районе Феникса и новые группы в трех других штатах. Помимо подготовки координаторов я издавала ежемесячный информационный бюллетень, вела поиск новых учебных материалов, писала методические разработки. Я устраивала специальные торжества, привлекала к этому всех новых членов группы, и создавала новые группы, обрабатывая растущие кипы регистрационных карточек.
В течение нескольких лет «Больше чем друзья» представлялись мне снежным комом, который несется с горы с головокружительной скоростью. Но теперь он все больше напоминал прозрачную белую массу из моих детских ночных кошмаров, которая внезапно обернулась лавиной и похоронила меня под собой. Я чувствовала себя придавленной ответственностью, поскольку мне казалось, что все зависит от меня. Я боялась, что без моего руководства вся организация развалится. Я боялась позволить делам идти своим чередом, но я также боялась и того, что не выдержу напряжения. «Боже, - умоляла я, - я не уверена, что могу с этим справиться. Это гораздо больше, чем я ожидала. Я хочу служить всем и каждому, но я не могу!».
Вместе с ростом «Больше чем друзья» росла и моя физическая боль. Моя ежедневная доза лекарства отныне составляла 25 таблеток экседрина, 125 мг эливела, от 8до 20 таблеток альказельцера плюс пузырек фиориала раз в неделю – и все это практически безрезультатно. Иногда боль была настолько сильной, что я не вставала с постели по несколько дней. Но и тогда работа преследовала меня. Лежа в постели, я до полного изнеможения диктовала учебники и письма, надеясь изложить всю информацию на бумагу прежде, чем умру. Я хотела умереть. Если бы я умерла, моим мучениям настал бы конец.
Однажды ночью, когда я начала погружаться в желанный сон, нечеловеческая боль пронзила мою грудь. Она нарастала столь стремительно, что я едва могла дышать. Я с трудом ловила воздух, в то время как боль растекалась по моим мышцам, сосудам, суставам, проникая в каждую клетку, пока не заполнила целиком все мое тело. В ушах раздался ужасающий звук. Сперва он был низким и негромким, но становился все громче и пронзительнее, и мне начало казаться, что сейчас меня разнесет на куски. Он превратился в вопль, во внутренний крик. Наконец вопль достиг громкости, от которой вдребезги разбиваются стекла, боль в моей груди стала невыносимой, и я почувствовала, что мое сердце вот-вот разорвется.
Я задыхалась в ожидании последнего, катастрофического взрыва, с которым наступит освобождение. Я умоляла: «Пожалуйста, Боже, дай же мне умереть». Но мало-помалу боль утихла. Вместо облегчения пришло сожаление.
На следующий вечер, придя с работы, Тодд обнаружил меня корчащейся от боли на кровати. Боль взрывалась у меня в голове с такой силой, что я готова была впасть в неистовство. Он тотчас же отвез меня в больницу. Врач дал мне огромную дозу димедрола, но боль не проходила.
18 сентября 1980 года моя группа «Больше чем друзья» устроила торжественный вечер в честь моего дня рождения в доме одной из участниц. Одновременно это была интервенвенция. Друзья с любовью обличили меня , указав на мои многочисленные проблемы, - причем не только со здоровьем.
«Мэрилин, ты хоть чуточку догадываешься о том, как мы воспринимает твой перфекционизм и альтруизм? Мы чувствуем себя неполноценными, поскольку не можем воздать тебе тем же. Ты настолько занята работой и другими людьми, что мы чувствуем, что ни на что ни годимся. Ты так высоко поднимаешь планку, что нам не допрыгнуть. Это доставляет нам дискомфорт и это губит тебя».
Дробь в моем черепе превратилась в оглушительный гул. Сперва меня бросило в жар, затем в леденящий холод. Я пыталась удержать навернувшиеся слезы, в то время, как друзья продолжали: « Забота превратилась у тебя в навязчивую идею. Ты заботишься о ком угодно, только не о себе. Мы считаем, что тебе необходимо поговорить с компетентным консультантом - немедленно!»
Я сбежала с «вечеринки» и в одиночестве поехала домой. Я была ошеломлена, разгневана и обижена. Я знала, что Кей так думает, но не подозревала, что и другие думают точно так же. По дороге домой я замыслила план. Первым делом я брошу принимать свои лекарства. Хотя я всегда охотно рекомендую консультирование другим людям, я по-прежнему полагала, что терапия на для меня. Единственный выход, который, как мне казалось, у меня оставался, это самоубийство. Мне всегда внушали, что христианин не имеет права на убийство. Впервые я подумала, что это не соответствует действительности.