– Да уж… – Пьер почесал за ухом гусиным пером. – Не было напасти, а тут – на тебе!..
Сугерий стукнул своим костлявеньким кулачком по столу:
– Все, что мы так долго планировали, что вынашивали бережно, да так, как даже самая хилая дворянка не вынашивает своего долгожданного наследника, может развалиться в пух и прах…
– Это же анархия и хаос, монсеньор… – вставил Пьер, словно нарочно подливая масло в огонь душевного костра, разгоравшегося в сердце и голове его предводителя. – Его величество будем извещать?.. – Правда он тут же поправил сам себя, поняв и осознав, что сказал лишнего. – Простите, монсеньор, поспешил и сморозил глупость…
– Его величество мы просто добьем этим неприятным известием. Пускай уж лучше он пока живет в своем неведении и борется с болячками, кои и так его доканывают, храни Господь его душу и укрепляя силы…
Вот уже более пяти лет король страдал кровавыми поносами, которые временами утихали, но возобновлялись с новой силой, изматывая и лишая сил, сна и покоя Людовика Французского. Дизентерия, которую он по глупости и неосторожности, наплевав на все предупреждения лекарей, подхватил в болотах графств Оверни или Берри, испив грязной водицы из болотистого пруда во время одного из своих «нашумевших» походов против зарвавшихся и распоясавшихся феодалов, медленно, но неуклонно доканывала тело короля, лишая его сил и постепенно готовя к могиле.
Сугерий знал это из подробных и беспристрастных отчетов придворных медиков, коим он строжайше запретил выдавать кому-либо эти, без сомнения, весьма опасные для короны сведения.
Молодой принц Людовик, которого из-за его слабости тела, духа и почти полного отсутствия воли, словно в шутку, словно из жалости называли «Младшим», был скорее монахом, нежели воином и харизматическим предводителем королевства, рыцарства как-то слабовато выглядел в роли наследника престола, и, тут аббат морщился, словно от кишечных коликов, самовольного, самодурного и неуправляемого высшего дворянства Франции, почти присмиревшего за годы уверенного, непоколебимого и железного правления его отца. Он не был готов, да и не будет никогда готовым к принятию тяжкого и ответственного бремени правления королевством.
После смерти принца Филиппа (вот уж был бы помощник и продолжатель дел своего родителя!), Людовик Воитель, скрепя сердце и повинуясь неписанным канонам власти, спешно отозвал из монастыря своего среднего сына Луи, воспитывавшегося там среди монастырской тишины и смирения. Он, понимая, что лучше бы для короны было короновать соправителем младшего своего сына графа Робера де Дрё, пусть вспыльчивого, увлекающегося, немного болтливого и излишне резкого на суждения юношу, чем безвольного и бесхребетного монаха-скопца, как уже стали прозывать его среднего сына слуги и челядь, был вынужден покориться воле провидения, открывшего путь к престолу для этого слабого создания.
Луи, сиднем и истуканом сидевший на заседаниях королевского Совета и Курии, лишь глупо хлопал своими длинными и белесыми ресницами, толком не вникая и не понимая всего того, о чем с пеной у рта обсуждали его отец и советники. Он лишь оживлялся в моменты церковных литургий, служб, даже порываясь проводить мессы, чем немало злил и огорчал своего отца-короля, который еще больше хмурился, грустнел и замыкался в себе, прекрасно отдавая отчет, в чьи руки достанется королевство, с таким трудом укрепленное и удерживаемое его властной и железной хваткой.
Да и королевством Францию пока было трудно назвать! Разве что формально, да и то с большой натяжкой. Большое «лоскутное одеяло», скроенное из практически независимых от короны графств, герцогств и сеньориальных владений, лишь формально считалось королевством. Королевские владения – домен, включали в себя лишь небольшие по территории и компактно расположенные вокруг Парижа: Иль-де-Франс, Орлеаннэ, Гатинэ, Бурж, Дрё, частично Берри, французский Вексенн, часть графства Валуа, да узкую полоску земли возле Английского канала, где располагалось шателенство Монтрей-сюр-Мер. Даже Вермандуа и Бургундия, где правили боковые ветви дома Гуго Капета, лишь формально подчинялись власти короля, проводя зачастую независимую и вредную короне политику.
Фландрия, где после смерти графа Гильома Клитона правил железной и твердой рукой Тьерри де Эльзас, практически полностью потеряла верность интересам короны, все больше и больше сближаясь с Англией, ну и впутываясь в интриги и хаос Германских княжеств с их извечной анархией и наследственными войнами.