– Бог мой, Селестина, если бы я не знала точно, то подумала бы, что все уже мертвы! Попытайся хоть немного взять себя в руки!
– Я пытаюсь, но я не ты! – ответила Селестина, закрывшись носовым платком. Ее голос звучал гнусаво из-за покрасневшего и заложенного носа.
– Я ни разу не видела, что, превратившись в фонтан слез, можно помочь какому-нибудь горю, если ты собираешься сделать именно это.
– Да, я знаю! Я иногда задумываюсь, есть ли у тебя вообще какие-либо чувства?
– Перестань, Селестина, – сказала мадам Роза, слегка встряхивая свою дочь и одновременно бросая хмурый взгляд на Аню.
– Это правда! – воскликнула Селестина, вытирая слезы. – Я вообще удивляюсь, как она может смотреть всем в лицо, и тем более стоять здесь с сухими глазами, когда она виновата во всем.
– Я виновата? – повторила Аня.
Селестина бросила на нее взгляд, полный одновременно гнева и отчаяния.
– Они же сражаются из-за тебя, не так ли?
Аня открыла было рот, чтобы сказать Селестине, что именно она была причиной, а мадам Роза инициатором всей этой цепи событий, но тут же закрыла его. Она не могла предать мадам Розу и не могла взвалить этот груз на Селестину.
– Ты не отрицаешь этого. Значит, это правда. Вот куда привело нас твое поведение. Бесстыдница, бесстыдница! Я не знаю, как мы вообще сможем смотреть людям в глаза после всего этого.
– Селестина! – воскликнула мать. – Ты сама не знаешь, что говоришь!
– Знаю. Если Муррей погибнет, или Эмиль, или Равель, то их смерть будет на Аниной совести. Я ненавижу ее, я ненавижу ее!
– Достаточно! – сказала мадам Роза голосом, который заставил наконец замолчать ее дочь, но при этом она снова откинулась на подушки, зарылась в них лицом и принялась рыдать с новой силой. Заглушая шумные всхлипывания и икоту Селестины, мадам Роза сказала Ане:
– Не обращай внимания. Она расстроена и сама не знает, что говорит. Я уверена, что утром она будет тебя умолять, чтобы ты простила ее. А сейчас будет лучше, если ты предоставишь ее мне. Думаю, лучшее, что ты можешь сделать сейчас, – это пойти к Муррею и поговорить с ним. Если хочешь, можешь выпроводить его домой.
Гаспар и Эмиль уже ушли, но жених Селестины все еще ожидал в салоне. Когда Аня вошла, он мерил шагами комнату. Муррей тут же подошел к ней, его лицо было нахмурено от беспокойства.
– С ней все будет в порядке?
– Да, конечно, – ответила Аня. – Это был просто шок.
– Я знаю, у нее такое чувствительное сердце. Мне хотелось бы еще раз увидеть ее, но мне кажется, что при виде меня она начинает плакать еще сильнее.
Аня грустно улыбнулась ему.
– Да, я оказываю на нее точно такое же воздействие. Полагаю, это естественно. Тебе лучше идти домой. Здесь ты ничего не сможешь сделать, и я уверена, что тебе предстоит еще много дел, так как дуэль должна состояться завтра утром.
– Да, да, конечно, – сказал он.
– Я хотела бы пожелать тебе bonne chance[28], – продолжала она, протягивая ему руку. – Я не вижу необходимости в подобных сражениях, но не могу не быть благодарна тебе за то, что ты… действовал, как мой защитник.
– Это ерунда, вопрос…
– Чести. Да, я знаю, но все равно с тобой будут моя признательность и молитвы о твоей безопасности.
Он склонился к ее руке, обеспокоенно улыбаясь.
– Я не мог бы просить большего.
Когда он ушел, она закрыла за ним дверь и на мгновение прислонилась к ней лбом, устало вздохнув. Затем она выпрямилась и подошла к лампе, чтобы задуть ее. Когда свет уже гас, она заметила, что край муслиновой шторы зажат между створками балконных дверей, выходящих на улицу. Снова зажигать лампу показалось ей лишним трудом, и она уверенно прошла в темноте к дверям, чтобы открыть их и освободить край шторы. Уже сделав это, она поняла, что в результате всех хождений из дома на галерею и обратно в этот день ставни на дверях остались незакрытыми на ночь. Она, наклонившись, ухватилась за створку и потянула к себе, а затем остановилась, чтобы вдохнуть глоток свежего ночного воздуха.
Ее внимание было привлечено каким-то движением на противоположной стороне улицы. Мужчина, стоявший в тени под балконом дома напротив, быстро отошел к дверям и скрылся в тени навеса над крыльцом. В это же время послышались шаги Муррея, который вышел из арки их дома, находившейся прямо под тем местом, где стояла Аня, и пошел по тротуару под балконом. Можно было бы взять экипаж, но он явно предпочитал пройтись пешком.
Мужчина, наблюдавший за ним, выждал несколько секунд, пока Муррей почти дошел до перекрестка, а затем вышел из-под навеса. Держась в тени на противоположной стороне улицы, он отправился вслед за Муррем. Он не сделал никакой попытки догнать его, а наоборот, старался держаться на одинаковом расстоянии от него.
Нахмурившись, Аня смотрела, как мужчины друг за другом удаляются по улице. Ее первая мысль была о том, что это какой-то хулиган, случайно забредший в эту респектабельную часть города, но она тут же отмела ее. То, как двигался мужчина, шедший за Мурреем, его рост и осанка показались ей знакомыми. Это было совершенно бессмысленно, и все же она могла бы поклясться, что это Эмиль Жиро.
У нее разыгралось воображение, сказала она себе, не иначе. Какая могла быть у Эмиля причина преследовать Муррея? И все же она вышла на галерею, чтобы еще раз проводить взглядом удалявшихся мужчин.
Мудеей подошел к перекрестку и пересек его. Другой мужчина сделал то же самое через мгновение, пройдя под висящим на углу газовым фонарем. Это был Эмиль.
Аня постояла еще секунду. Во всем была виновата она, сказала Селестина, в этой дуэли и во вражде, возникшей между двумя молодыми людьми. Если это хотя бы отчасти было правдой…
Она резко повернулась и вошла в дом, закрыла ставни и двери, и вышла быстрыми шагами, из комнаты. Она уже стояла у себя в спальне, положив руку на дверцу платяного шкафа, когда ей в голову пришла отличная идея. Развернувшись, она обошла комнату Селестины, откуда все еще доносился шум голосов, вернулась в салон и оттуда прошла в спальню мадам Розы. Из шкафа своей мачехи она достала черный вдовий плащ и такую же шляпку.
Выйдя из дома и остановившись на тротуаре, она надела этот позаимствованный наряд. Темный плащ был просторным и слегка коротковатым, но он прекрасно скрывал ее и был практически невидимым в темноте. Шляпка же не только закрывала лицо с боков, но и имела длинную густую вуаль, которая служила дополнительной защитой от любопытных глаз. Чувствуя себя такой же неузнаваемой, как под карнавальной маской в день Марди Гра, Аня отправилась за двумя мужчинами.
Она двигалась так быстро, как только могла, и отважилась даже пробежать первый квартал, поскольку уже никого не было видно – ни тех, кого она хотела преследовать, ни запоздалых гуляк и весельчаков. Она боялась, что пара, которая была ей нужна, свернула куда-нибудь, и поэтому заглядывала во все переулки, но нигде не видела их! Ей не потребовалось много времени, чтобы переодеться и выйти из дома, но когда кто-нибудь удаляется от тебя по прямой, несколько минут могут иметь большое значение. Она начала спрашивать себя, где они могли остановиться, в какой из домов мог войти Муррей, возможно, для того, чтобы поговорить с одним из своих друзей и попросить его стать секундантом на предстоящей дуэли, когда внезапно она увидела впереди Эмиля. Через мгновение она увидела и цилиндр Муррея. Он как раз в этот момент прокладывал себе путь сквозь шумную группу женщин, одетых в костюмы клоунов, все еще находясь на той же стороне улицы, что и Аня.
Она тут же замедлила шаг, стараясь держаться в темноте и довольно неловко подражая в этом Эмилю. Перед ними находилось ярко освещенное здание, а соседние с ним улицы были уставлены рядами экипажей. Еще через несколько метров стало очевидно, что именно сюда направлялся жених Селестины. Это был «Сент-Луис отель».
В Новом Орлеане было два особенно изысканных отеля. Один из них назывался «Сент-Чарльз отель» и находился на улице с тем же названием. Он находился под опекой англичан и американцев и считался цитаделью американцев. Второй – «Сент-Луис отель» – стоял на углу Ройял-стрит и Сент-Луис-стрит, и в нем останавливались креольские плантаторы со своими семьями, когда они приезжали в город, а также большинство бизнесменов из Франции. Оба эти отеля были роскошными, комфортабельными и исключительно элегантными заведениями. В обоих были великолепные бальные залы, гостиные, бары, отдельные столовые для мужчин и женщин и целый ряд прилегающих магазинов. В «Сент-Луис отеле» в дополнение к этому была еще и ротонда под открытым небом, которая, как говорили, была самой прекрасной во всей Америке. Каждый день с полудня до трех часов на этом огромном открытом пространстве проводилось одновременно до дюжины аукционов, на которых продавалось все: от хлопка, табака и сахарного тростника до целых партий модных товаров, таких как женские шляпки; от собственности и домашней утвари разорившихся плантаторов до самых лучших рабов.