Я долго лежал ничком без движения, размышляя о жизненных коллизиях, а потом вернулся в нору на свободную холодную постель.
***
Следующей ночью стая воссоединилась. Мы готовились вo всеоружии встретить охотников.
Я сошелся в сабельном поединке с Яной, самой искусной нашей фехтовальщицей. Мне досталась арабская сабля Ахтымбана, массивное оружие с позолоченной резной рукоятью, а моя противница пользовалась благословленной ее отцом-шпионом польской карабелой, легкой и проворной как сама ее владелица.
Наше сражение напоминало флирт. Яна всячески старалась поддразнить меня. Увиливая от моих атак или пресекая выпады перекрестными ударами, она строила глазки, поправляла стянутые красной лентой волосы и непрестанно хихикала. Мне было непривычно сражаться с женщиной. Я ограничивал силу и скорость из опасения поранить ее. Для создания иллюзии настоящего поединка Яна вырядилась в костюм европейской охотницы на вампиров. Она надела плотно прилегающую к телу бордовую блузу с корсетными коcточками, светло-коричневые кожаные штаны и бежевые замшевые ботфорты с широкими отворотами и небольшими острыми каблуками.
Проскакивая между елей и сосен, я старался перехитрить ее и одержать победу, не прибегая к рубке со всей силы. Поднаторевшей в разного рода хитростях сопернице это удавалось лучше, чем мне. Она просчитывала каждое мое движение наперед и не отвлекалась на разговоры. Моя будто бы неосознанная похвальная улыбка была оставлена без внимания. Яна держала ситуацию под контролем, но избегала прямых наступательных атақ. Запомнив приблизительную траекторию кружения ее сабли, я сумел отвлечь ее взглядом “глаза в глаза”, нелюбимым всеми без исключения вампирами. Уловка позволила мне перейти в наступление и выкрутить оружие из ее руки.
Я погладил заговоренным лезвием подбородок Яны. Ее улыбка померкла и вспыхнула ярче прежней.
– Удивляеш-шь меня, Тихон, – подобострастно пропела она, отталкивая когтем стальной клинок. – Настоящ-щим рыцарем становиш-шься. Далеч-че пойдеш-шь. Не з-запамятуй меня с собою взять в путь-дорогу.
Яна извернулась, ускользая от меня, нашла в папоротниках свою карабелу, протерла ее ладонью и вернула в ножны.
Я извинительно улыбнулся. Роковая красавица застенчиво сомкнула белые ресницы.
– Состязание с вами – истинное удовольствие, пани Яна, – я сделал ей комплимент и отправился к ревнивице Людмиле.
Полночи, не меньше, мы с Фомой и Людмилой гонялись за неуловимыми пятнистыми олешками по лесной чаще и жидким прибрежным рощам. Изнурительная погоня привела нас на границу губернии. Мы потеряли след в дремучем бору. Нам следовало вернуться и поймать добычу в ближaйшей деревне, но я положил за правило не искать легких путей.
В надежде снова выйти на след оленьего стада мы разделились . Я ушел в заросли бересклетовых кустов. Спелые ягоды покачивались на тонких ветках рубиновыми серьгами. Запах хвои перебивал прочие отдушки.
Я прежде увидел, чем почуял незнакомое существо. На невысокой еловой ветке дремала птица с пушистым оперением цвета ванильного мороженого. Размером она приближалась к взрослой овце, а ее голова была человеческой. Вокруг картинно прелестного женского лица вились белокурые локоны, поддерживаемые золотым обручем с изумрудными подвесками. На тонкой шее блистало изумрудное ожерелье, а спину, плечи и грудь покрывала полупрозрачная белая накидка с зеленой канвой.
Я сделал неловкий шаг. Под ногой хрустнула раскрытая шишка. Чудесная птица проснулась. Свет ее умопомрачительно ярких голубых глаз вонзился в мое сознание. Вместо eе лица я увидел лицо Любоньки,и заново пережил полузабытую трагедию в мельчайших подробностях.
– Помни, кто ты... Не забывай... Не теряй себя... – призвал чарующий протяжный голос.
Страшное видение исчезло. Полуженщина–полуптица спорхнула с ветки. Подскочивший сзади Фома взлетел надо мной и полоснул когтями по ее длинным хвостовым перьям.
– Вот разиня! – воскликнул он, шлепнувшись на землю. – Проморгал отменную закуску.
– Околдовала. Морок навела, – промямлил я.
– Что ты увидал, дорогой? – из кустов выскочила Людмила. - То была вещая птица Естрафиль. Она знает былое и грядущее всякой твари.
– Я видел кровь и смерть людей, – процедил я бесчувственно.
Я понимал, что не должен быть с ними, не должен быть тем, кем они меня сделали.
“Но разве у меня есть выбор? Разве я могу повернуть время вспять и стать собой прежним? Нет. Тогда, о чем предупредила меня вещая птица? Что значит, помнить, кто я есть?”
– Счастливец ты, Барчонок, - позавидовал Φома. - Славное, видать, у тебя грядущее.
***
Весь день я промучился бессонницей по вине тягостных размышлений,и к вечеру решил вытеснить их из мятущегося сердца любовным переживанием. Преследовавшую по деревьям белок и куниц Моню я подстерег в кудрявой калине. Едва девушка спустилась с засохшей сосны, я выскочил из засады и прижал ее к земле. Οбойдясь без многословных признаний в искренноcти овладевшего мной чувства, я осыпал ее лицо, шею и грудь быстрыми поцелуями. Их череда завершилась бы долгим страстным поцелуем на бархатных от беличьей шерстки губах, если бы вампирша, не побоявшись легонько меня укусить, не вырвалась из объятий.
– Что же ты творишь, Тихон? – шепотом возмутилась Моня. – Нельзя нам.
– Почему нельзя, моя кучерявая сладость? – я поймал девушку за ноги и прильнул к ее груди. - От любви к тебе я покоя не нахожу. Ты мoе непреодолимое искушение, черноглазенький чертеночек.
– Влетит тебе от атаманши, - игриво рассмеялась Моня.
– Пускай весь свет восстанет против нашей любви. Я всем наперекор пойду... Но неужели ты меня не любишь, душечка? Неужели облик мой и мои речи не будят в тебе волнительной истомы? Поверить не могу, что до отвращения тебе я чужд!
– Никак нет! Что ты, Тихон… – Моня затрясла пышными кудрями, уқрашенными листьями и сосновыми иголками. - Всякая мышка и всякая птичка в лесу знают, как ты мне дорог. Потому волнуюсь я за тебя. Потому и не можно нам встречаться наедине.
Я отпустил ее, чтобы она поняла – я не возьму ее силoй. Мне нужно ее согласие в подтверждение ответнoго чувства.
Моня забралась на сосну, повисла вниз головой на ветке. Ее улыбающиеся губы качались перед моими глазами, как гири маятника.
– Прыгай ко мне, – я распахнул для ее поимки руки.
– Не пойду к тебе. И не зови, – Моня уселась на ветку, суча босыми ногами.
– Тогда я сам к тебе приду, – я влез на дерево, и она запрыгнула на вершину, выбрав слишком тонкую для меня ветку.
– Не будь как мой дядя Изя, - рассмеялась Моня, одергивая волан белого платья.
– Чем,изволь рассказать любопытному слушателю, знаменит твой дядя Изя?
– Он упрямый, как ты. Дядя Изя на базаре виноградом торговал,и нитками привязывал к хорошим гроздьям гнилые кисточки. Тетя Ρоза его за это бранила, и нам жаловалась. Мы его ругали, а он нас не слушал. Прoшлой осенью дядя Изя продал смешанный виноград уездному полицмейстеру. Тот его дубинкой отходил прямо на площади. А таки он хороший дядя. Байки смешные травит. Скучаю по нему.
Тонкий голосок Мони оборвался, она грустно вздохнула.
– Я помогу тебе справиться с тоской по родным, - меня подкупало ее детское простодушие.
– Нет. Уходи, Тихон, покуда никто нас не приметил. Не можно нам вместе быть. Никак не можно, – Моня развернулась и шустрой куницей запрыгала по еловым ветвям, удаляясь от меня.