Сначала я думал, что скоро моя голова разорвется на куски. Потом я немного приспособился к шуму и начал с любопытством глазеть по сторонам. То мне встречались купцы, братавшиеся за чаркой вина после удачной сделки; то к моему головному убору с недобрыми намерениями тянулась коровья морда; то озорной мальчишка совал мне в нос леденец на палочке; то прямо под ноги выскочил белый гусак и, взлетев на телегу с пшеницей, ущипнул за крыло дремавшего там серого гусака. А сколько было овец! Одни – романовские с черными, будто выстриженными мордами, пугливо жались к плетню, другие – горские курдючные переваливались, будто степенные дородные помещицы, третьи – степные тонкорунные сгрудились посреди загона, сливаясь в мягкую серую тучку… Я был сыт,и все же не мог равнодушно смотреть на них. Мне хотелось надкусить овцу каждой породы, чтобы узнать, какая порода вкуснее, но я умело сдерживался, с почти беспристрастным видом проходил мимо овечьих загонов.
– Сюда, – Фома повернул к бордовому шатру.
Наклонившись в половину роста, он влез под темную тряпичную занавеску.
Я последовал за ним. На стенах и прилавках шатра красовались двуручные и одноручные мечи, сабли, кинжалы всех видов, ножи, охотничьи ружья, дуэльные пистолеты. Все они ждали покупателей - людей. Для вампиров было приготовлено особое, заговоренное оружие.
Часть шатра отделяла красная занавеска. Из-под нее выглянул низенький седой старик с рассеченной левой бровью и тремя шрамами на правой щеке, похожими на кошачьи усы. Он поманил нас коричневой рукой и скрылся за занавеской.
Мы приняли его приглашение и прошли в тесную, загроможденную котлами, крынками и мешками кладовую. На входе я вежливо приподнял боливар, выражая почтение темному колдуну. Старик не ответил на мое приветствие. Он в сильном беспокойстве занялся подбором сабли для Фомы. Зная, с кем имеет дело, он зорко наблюдал за нами.
Фома выбрал новую саблю. Людмиле колдун подал военный пистолет и насыпал в тряпичный мешочеқ серебряных пуль против оборотней. Яне понравился широкий нож с обтянутой кожей рукояткой. Ахтымбан взял два кинжала. Моня выбрала складной нож и дамский пистолет. Я снял с крюка на потолке черкесскую саблю, но колдун, заметив мой выбор, отрицательно махнул рукой и, загадочно мигнув, подозвал к себе.
– Держи, - старик развернул широкий отрез бархата и дарственно поднес мне причудливый клинок средней длины.
– Благодарю, вещий кудесник, - я поблагодарил колдуна по вежливой привычке, а не потому, что мне понравилось оружие.
Изогнутый волной клинок производил несерьезное впечатление. В представительности он много проигрывал мечу или сабле. Такое оружие годилось для украшения каминного зала, а не для сражений с врагами. Его рукоять была выполнена в форме кошачьей лапы, а на лезвии виднелась гравюра бегущего барса, вместо шерсти покрытого рыбьей чешуей.
Вопреки первоначальному сомнению клинок быстро завоевал мою симпатию. Он удобно лег в руку. Я покрутил его на скорости, перебрасывая из одной руки в другую, срезал с потолка пучок сушеной мяты и со всего маха ударил когтями по гравюре. На лезвии не осталось и царапинки.
– Славная работа, – удивленно восхитился я.
– Сам ковал, сам и заговаривал, – похвастался колдун, потирая покрытые несмываемым налетом, будто проржавевшие руки.
Φома отодвинул меня плечом. Он вытряхнул на стол из замшевого мешочка пару горстей золотых монет и пачку тысячных ассигнаций. Колдун внимательно пересчитал деньги, бормоча о том, что они истекают загубленной живой кровью и потому до воскресного дня их надо выдерживать под ручейным камнем, чтобы пошли впрок.
– Иными не владеем, – буркнул Фома.
Старик перестал причитать над золотом и ассигнациями. Его глаза, похоҗие на цепкие коробочки череды, пробежали по Фоме, вдумчиво застыли и прыгнули на меня жадной саранчой.
– Давно с вами тот молодец?
– Все лето, - недоуменно хмыкнул Фома, спрашивая заерзавшими глазами: “Что с ним не так?”
– Он будет худшим из вас. Вижу я на нем смерть твою, - колдун ткнул его в грудь корявым пальцем.
Людмила радостно усмехнулась.
– Околесицу несешь, седой хрыч, – угловатое лицо Фомы разгладилось . - Заварной ведьминой травы обхлебался. Вот всяко разно и примерещилось. Не по силам Барчонку со мной тягаться.
– Поживешь – узнаешь, - лукаво сощурился колдун. - Α мне-тка не дожить до того дня. Мне все одно. Кто в какую землю ляжет, а для кого не найдется и земли.