– Чалый,ты верно горилки нанюхался, аль смолы осиновой нализался, - прогремела Людмила. - Нас самих к следующей осени кто откормил бы, а ты надумал развести возню с поросем.
Фома захохотал и присел на корточки.
– А ты что ржешь мерином? – Людмила уделила толику гнева и ему. – Авось, учинил на базаре лихое. Не утаивай! Молви как было.
– Ой! Ха-ха-ха! – Фома прикрыл зарумянившееся лицо. – Вот умора! Привезет мужик в Ярославль сушеную рябую девку посеред сушеных лещей на возу!
Людмила сделала глубокий вдох, расправила плечи и повернулась к Ахтымбану:
– У тебя что? Тоже девки сушеные? – она оглядела стаю. – Ну-ка выкладывайте, кто чего натворил?
Мы начали сознаваться.
Ахтымбан устроил хитроумную авантюру. На выделенные деньги он купил ахалтекинского коня. Выведя его с ярмарки во двор, Ахтымбан напился его крови и зализал след от укуса, после чего привел шатающегося от большой кровопотери коня обратно на ярмарку и обвинил продавца в торговле больными лошадьми. Продавец испугался скандала и безропотно принял коня, вернув покупателю уплаченные за него деньги.
Яна поступила намного хуже. Οна съела торговца посудой за отказ снизить цену на хрустального лебедя.
Грицко, кроме введения поросенка в наше тайное общество, не провинился ничем.
Не нарушила правил конспирации и Людмила.
Я покаялся в убийстве двух овец, дополнив чашу своей вины преступлением Мони.
Обошлось бы без приключений, если бы преждевременно не обострилось чутье Фомы.
– Что же ты утаиваешь свой первейший грех, Барчонок? - Фома всплеснул руками. - Что же ты душой кривишь? До овец нам дела нет. Ты нам поведай, как с Сорокою на сене кувыркался. Али язық у тебя от неги присох?
Я молчал. Чувствовал, что лгать бесполезно.
Моня испуганно встрепенулась. Фома подскочил к ней и влез под ее пышные юбки. Она коротко взвизгнула.
– Все верно. Я не обманулся, – стоя на четвереньках, Фoма высунул голову из-под юбок Мони, - Желаешь увериться в моей правоте, Лютик? - он подмигнул онемевшей Людмиле. - Залазь сюда. Ты сразу спознаешь дух Барчонкова семени.
Фома оставил в покое Моню и занял почетное место справа от атаманши. Моня цепко схватила меня за плечи.
– Я отселе чую, – повела носом Людмила.
Ее губы сжались от напряжения.
Людмила не произнесла больше ни слова, ни звука. Замерла, как суровое изваяние античной богини войны. Даже ее волосы,торчащие из тугого пучка, не колыхались на ветру.
Сила ее обиды будто вырвалась из тела и поднялась к фиолетово-черным облакам, чтобы низвергнуться на землю яркой молний и рассыпаться по небу грохотом грома.
Торговцы и гости ярмарки испугались внезапной грозы. Закончились представления, разбежались ряженые, закрылись палатки. Потянулись к выходу обеспокоенные пешеходы. Мамки и няньки утаскивали за руки непослушных детей. Кричала подгоняемая прутьями скотина и птица. Скрипели колеса нагруженных возов...
Горстка растерянных вампиров застыла неподвижным темным пятном у опустевшей карусели.
Стая ждала кровавой развязки любовной драмы. Пробудив сверхсилу, я приготовился защищать себя и Моню. Я знал, что на стороне Людмилы выступят Фома и Αхтымбан. Их будет достаточно для ее победы. Но гордость не позволяла мне унижаться перед ней.
Капли дождя потекли по коже и намочили шикарную одежду. Ожидание затянулось. Людмила посмотрела на тучи и слизнула прохладную воду из ямочки над губой. Внезапно она сорвалась с места. Проскочив мимо нас с Моней, она отняла у Грицко залившегося визгом поросенка и помчалась к воротам ярмарки. Фома, Ахтымбан и Яна плавно развернулись и направились за ней. Унылый Грицко поплелся за ними шаркающей походкой. Мы с Моней замкнули шествие.
***
В норе мне пришлось объясняться с Людмилой.
– Отпусти меня к Моне, – попросил я, – и верни себе Фому. Или возьми Ахтымбана. Вижу, ты питаешь к нему нежные чувства.
– На волю захотел, спесивец? Нет воли ты не обрящешь, – Людмила отвела руки от мокрого лица, - пока я жива. Отчего же ты смешался? Убей меня, и утешься раздольем, - oна прыгнула мне на шею, пытаясь свалить на пол, но я устоял на ногах. – Не мило мне без тебя житье, Тихон. Не хочу я без тебя небеса коптить. Ты мой, Тихон! – она все-таки повалила меня и принялась в безумном порыве целовать и покусывать. - Мой!
Я ее оттолкнул, но она набросилась на меня с многократно возросшей силой, скрутила мне руки и продолжила исступленные ласки.
“Видно, до конца света мне суждено остаться рабом”, – я прекратил сопротивление.