Дети Константина (родcтво я определил по запаху) забились в уголок, как ягнята. Старший – лет девяти, крепко обнял младшего – лет шести,и отважно посмотрел в мои сверкающие глаза.
Я медлил. Мальчишки не были похожи на ягнят. Скорее, это были волчата. Они силились победить cтрах, не имея надежды на спасение. Меня терзал ужасный голод, но в них я не видел жертв, и потому убеждал себя: “Всего один укус, и станет легче”. В смятении я выбросил сломанный арбалет за дверь, присел перед детьми и зашипел, широко раздвигая губы. В страхе они побегут к лестнице, и во мне проснется инстинкт хищника.
“Волченят давят на логове, покудова они не наточили зубов и на промысел не вышли”, – вспомнились мне слова Фомы, сказанные им однажды о юных оборотнях.
Видя, что дети полковника не двигаются с места, я потянулся к ним. Старший брат отвернулся к стене, покорно подставил тонкую шею, а младший смахнул слезу. Мое сердце защемило в груди. Я отпрянул, сам едва не прослезившись.
Отчаявшись пересилить жалость, я пошел на крайние меры – поцарапал руку старшего мальчика. Запах человеческой крови врезался в нос, возвратил горечь потери. Я съежился и сдавленно зашипел, как будто мне на голову вылили ушат кипятка.
Из-под воротника моей рубашки выпал крест. Старший из братьев удивленно посмотрел на него.
“Возлюби своего ближнего”, – в детстве церковные службы казались мне бесконечными. Устало переминаясь с ноги на ногу, я держался за кончик маминой шали и слушал в полусне голоc отца Афанасия, плывущий под небесно-синим куполом… Воспоминания наполнили мою душу теплом. Мне захотелось вернуться в прошлое, в семью, к людям.
“Почему я продолжаю считать себя человеком? Ведь я не человек. Я – упырь. А упыри едят людей. Но я не могу есть людей. Нелюдей и упырей – тоже не могу. Моя душа остается душой человека, наученного с малолетства добру и любви к ближнему. Узнать бы, кто теперь мой ближний”.
“Дети не должны отвечать за грехи отца”, – подумал я.
– Доверьтесь мне, – я вновь коснулся руки старшего мальчика, на этoт раз ладонью, а не когтями,и обнаружил, что ранки исчезли.
Потомки вампира обладали присущей нам способностью к быстрому исцелению.
Младший из братьев доверчиво повернулся ко мне, а старший вздрогнул.
– Молчите как мышата, - я спрятал қлыки в подтверждеңие благого намерения. – Я вас отсюда вытащу. Не шевелитесь,и не вздумайте спускаться в прихожую. Там опасно.
Старший мальчик кивнул, подталкивая младшего. Я придвинул к окну сундук, встал на него, высадил раму с тусклыми слюдяными стеклами.
– Ни звука, - я бережно подхватил детей и выпрыгнул с ними из окна.
Приземлившись посреди расчищенной от снега площадки, я поставил мальчиков на ноги.
– Бегите, – прошептал я, оскалив зубы. – Я зверски голоден, и может статься, вскоре изменю решение.
– Мы не знаем, куда бежать, - признался старший мальчик. - Заплутаем в лесу и пропадем.
– Проводи нас, - младший потянул меня за руку.
“Что же мне, за вас драться со своими подданными?”.
На помощь подоспел оседланный гнедой мерин. В панике он выскочил из конюшни и понесся на нас. Я поймал его под уздцы. Мальчики ловко запрыгнули в седло. Я передал им поводья, шлепнул мерина рукой по крупу,и для ускорения куснул его жирную ляжку.
Мерин унес юных всадников за черную стену леса.
Я отправился рыскать по двору в надежде поживиться тощей собачонкой. Меня трясло от голода и холода, но на душе воцарились мир и покой.
Облезлая черная кошка выскочила из оконца подвала и понеслась к забору. Не вспоминая о дурной примете, я одним прыжком настиг зловещую тварь и загрыз ее. Мизерное количество крови не вернуло мне силы и не согрело остывающего тела. Я направился в конюшню, рассчитывая подобрать объедки Ахтымбана.
Из второй части терема вышла довольная разгоряченная Людмила, обмахиваясь муфтой из рыжей лисы. Она переоделась в клетчатое шерстяное платье и соболью шубу. Увидев меня, слоняющегося по двору с угнетенным видом, она подошла вальяжной походкой, с дотошностью полицейской собаки обнюхала мое лицо. От нее разило человеческой кровью. Я задержал дыхание, чтобы не убить ее в мстительном порыве.
– Тихон! – Людмила произнесла мое имя с разочарованием учительницы, поставившей “двойку” любимому ученику. - Где сыновья охотника?
– Далече отсюда, – прошипел я, разогнувшись. – Я освободил их.