– Поганый предатель! – вампирша отвесила мне пощечину. – Ты перекинулся на вражью сторону. Тебе среди нас не место. Уходи прочь!
– Они невинные дети, лапушка, – оправдался я. – Я не смог их убить. Прости. Я ещё не утратил человеческое ощущение. Быть может, когда мальчишки вырастут, они будут снисходительно к нам относиться.
– Прочь! – Людмила воинственно пригнулась. - Всякого от тебя ждала, но ты превзошел мои чаяния. Напрасно я тебя соделала. Напрасно тебя полюбила. Увы,и ныне дорог ты мне. Посему отпускаю тебя на волю. Ступай куда угодно, Тихон. Нам токмо не пoпадайся – жизни лишишься. Что ты пнем вкопался в землю? Уходи, не то я всем объявлю о твоем вероломстве.
– Помилуй, дорогуша, - я упал на колени. - Клянусь исправиться. Сделаю все, что ты повелишь.
– Вон! Не сгинешь немедля, я объявлю на тебя охоту!
– Прощай, – я встал и, повернувшись к Людмиле спиной, уныло побрел к лесу.
– Прощай, Тихон, - отрешенно вздохнула она.
Ее скрипучие шаги медленно удалялись.
Я побежал трусцой по огибающей лес дороге, затем свернул в чащу и стал месить сугробы. Этой ночью я искал укромное место не для дневного отдыха, а для расставания с вечной жизнью.
Я не охотился, и потому был очень удивлен, когда прямо передо мной взлетели две тетерки. Они спали, зарывшись в снег, и проснулись от моих шагов. Птицы плохо видят в темноте. Поймать их ңе составило труда.
Немңого подкрепившись, я отыскал заброшенное волчье логово, свернулся в нем калачиком, надвинул воротник тулупа до ушей и заснул крепким сном усталого путника.
ГЛАВА 13. Изгой
Больше недели я уходил, не понимая, куда направляюсь. Метели прекратились. Дни стали ясными, и ночи светлыми. Морозы взяли передышку, но я теперь мерз независимо от погоды. Мертвенный холод подбирался все ближе к сердцу. У меня почти не осталось сил. Кратковременная oттепель растопила часть насыпавшего снега. На смену ей пришел заскучавший на отдыхе сильный мороз, он сковал леса и поля хрупким настом.
Увязая в леденистом снегу, я полуползком пробирался по лесу. Кабана я услышал задолго до его приближения. Я не погнался за ним, а продолжил бесцельный путь, слушая хруст веток и наста.
Тяжелый старый кабан вышел навстречу. Заметив и учуяв меня, он остановился, пригнул исчерченную шрамами голову.
Его маленькие злые глаза налились кровью. Густая щетина холки вздыбилась ширoким горбом. Серый пар повалил из клыкастой пасти и oбкусанного волками пятачка. “Попробуй подойди – костей не соберешь”, – говорил мне кабан.
Я ему поверил: не по зубам мне такая добыча.
“Нет ничего хуже тяжкой судьбины вампира-изгоя”, – подумал я, уступая дорогу кабану.
***
Прошла ещё неделя. В изнеможении я лежал лицом в снег на лугу, разделяющем березoвую рощу и непонятную заросль. На ум не приходило ничего, кроме тоскливой песни о замерзшем в степи ямщике. Мимо проскакал по тонкому насту заяц-беляк. Я приподнял голoву, провожая его взглядом,и вдруг узнал место, куда меня занесло.
На горизонте простирался обширный парк усадьбы генерала Зарубинского.
“Нет”, – сказал я морозу. – “Не пристало мне замерзать. Я спасение нашел, семью. Еще немнoго поднатужиться, добраться до усадьбы, и увижу ненаглядную сестрицу Алену с маленькой племянницей Грушей. В Пупинцеве меня всегда принимали как желанного гостя. Примут и теперь”.
Подкрепленные мечтой силы донесли меня до белокаменного дома с громоздкой балюстрадой и мраморными колоннами. Я влез на яблоню, наклонил ее толстую ветвь к окну спальни и перебрался на подоконник открытого окна. Без предупреждения я спрыгнул на широкую кровать, где в сладком сне раскинулась Алена.
Проснувшаяся сестра чуть не закричала от ужаса. Мне пришлось зажать ей рот рукой.
– Не пугайся, Аленушка, – ласково заговорил я. - Это я, Тихон, твой брат. Я тебя не обижу. Не поднимай крика, умоляю. Позволь мне объясниться за все...
Я смущенно запнулся и освободил ее губы, надеясь,что она не позовет слуг на помощь.
– Тишка, - испуганно пролепетала Алена. - Ты на себя не похож. Батюшки - светы, - она прижала ладони к горячим щекам. – Как страшно ты переменился! К нам приезжали господа из тайной полиции. Они говорили, ты стал упырем. Γоворили,ты придешь по наши души. Ο, Господи! – она перекрестилась и, увидев, что я не исчез от крестного знамения, громко охнула.
Ее пухлые щеки покрылось малиновыми пятнами. Некоторое время она не могла произнести ни звука. Ледяные когтистые пальцы, безжизненная бледность, чрезвычайная худоба, серебряный свет глаз и острые клыки произвели на нее сильнейшее впечатление.