Граф Полунин появился из метели словно бесшумный неупокоенный дух.
– Где Любонька! Вы с ней знакомы? Окажите милость, позовите ее ко мне! – безумный старик узнал во мне привидение и двинулся навстречу, вытягивая из черного плаща костлявые руки.
Я сочувственно посмотрел на него. После трагедии граф начисто утратил сходство с процветающим человеком,которого я знал. Он осунулся, покрылся морщинами и облысел. От него сохранился один остов в чехле зачерственевшей кожуры.
Выпучив белесые глаза, старик забормотал неразличимое.
– Напрасно вы ищите вашу дочь на кладбище, Кирилл Степанович, - я загудел протяжным голосом. - Душа Любоньки покинула бренную землю и улетела на райские небеса. Будьте спокойны, она пребывает в нескончаемом блаженстве. Εжели вы хотите передать ей доброе слово, поставьте в церкви свечу за упокой ее души,и она услышит вас.
Старик ухватисто всмотрелся в мое лицо.
– Кириллушка! Куда же ты запропал, горемычный мой?!! – крики блуждающей среди надгробий графини Полуниной ускорили мое бегство.
– Вот ты где. Пошли домой, Кириллушка. Не то закоченеешь на морозе. Никого тут нет, – старушка заботливо укутала мужа пуховoй шалью.
– Как нет?!! – воспаленно закричал граф, – Я видел Тихона! Князя Таранского! Он сватался к нашей Любоньке! Помнишь? От него осталась четверть...
Оглядываясь, я споткнулся о занесенный снегом могильный камень и упал.
– Тебе привиделось, милочек. Тихон умер.
– Он говорил cо мною, как ты, Пульхерья... – граф изъяснялся уверенно и связно. – Глаза сверкали во тьме, как у кошки. Провалиться мне в сию могилу, еҗели он не тот упырь, что промышляет набегами по деревням. Да вот җе он! Гляди!
Снова оглянувшись, я увидел, что граф указывает на меня рукой, а графиня падает в обморок.
Я засветился, засыпался, спалился... Так сказал бы в ваши дни. Тогда я малость пожурил себя, прибавляя резвости на спуске к деревне. Вампиру нельзя показываться на глаза людям, знавшим его до обращения , если не намерен он в ближайшие минуты убить этих людей.
Вот и нарушен очередной вампирский закон… Не привыкать. Я часто нарушал всевозможные законы, и пока все обходилось. Может, и на сей раз уладится?
***
Наступило рождество, за ним пoследовали разгульные святки. Деревенские жители веселились с ночи до утра. Ребятня каталась с гор. Молодежь устраивала состязания троек, плясала и пела. Ряженые ходили колядовать. Из домов тянулись ароматы сдобы, жареного мяса, птицы и рыбы, сладостей и фруктов.
Пока люди щедро угощали друг друга разными вкусностями, я бродил за околицей голодный и злой. Ночная гульба мешала пробираться во дворы незамеченным. Праздничную радость подпортило скверное отношение крестьян к одинокому несчастному вампиру.
“Где их христианское милосердие?” – сетовал я, обходя гудящие от колядок деревни. – “Как будто не для них писано: накорми врага своего. Вот бы кто-нибудь в честь хлебосольных святочных дней зaрезал молодого бычка или поросенка и выставил ведро крови на окраину. Все знают, что я живу с ними по соседству. Все чихвостят меня на чем свет стоит… Хоть бы одна православная душа преподнесла мне съедобный гостинец”.
Наблюдая издали за счастливыми дружными людьми, я мечтал разделить с ними рождественскую радость. После недельных страданий я рискнул присоединиться к колядующим. В пещере завалялись накладные бороды, усы и парики. Я нацепил самые лохматые из них, надел вывернутый наизнанку козий тулуп, баранью ушанку с привязанными к ней рогами косули, заплатанные штаны и валенки, освободил мешок от хвороста…
Мне удалось примкнуть к ряженым. В людской толпе я обошел деревню, распевая колядки и приплясывая на ходу.
Собранный мешок душистых лакомств я оставил под окном кузнечьей избы. Жена Гаврилы была на сносях. Я подозревал, что Дуняша носит моего малыша,и беспокоился о нем. Кузнец слыл жестоким человеком. Такой не проявит снисхождения к чужому ребенку.
***
Лабелинцы приберегли подарок для надоевшего вампира на крещенский сочельник. Сюрприз не был приятным.
Полуночью я искупался в проруби. С местными русалками у меня был заключен договор о взаимном ненападении. Γербовых бумаг я не подписывал. Перемирие образовалось само собой. Либо русалки прочли отправленное им в бутылке прошение к речному царю, которого я называл “милостивым государем” и “добродетельным властелином проточных вод”, либо они запомнили, что я приносил в воду запах крови животных, и сочли меня безопасным.