Хьюго вспомнил сутулого родителя с пепельного цвета усами и бородой. Вечно уставшее лицо, но всегда серьезное и сосредоточенное. Он был строг с Хьюго. А после смерти матери даже груб. Но парень прекрасно видел, что поведение отца было напускным. Через злость и строгость он пытался спрятать свои слезы по любимой жене. Ведь глубоко в душе Ян любил свою семью, и юноша чувствовал его любовь. Когда они сидели в бакалейной лавке отец рассказывал Хьюго о растениях, травах и специях; говорил на каких склонах стоит искать тимьян, и как не спутать его с шалфеем; рассказывал о тонкостях травяных настоек, например, сколько нужно унций для правильной заварки.
Слезы невольно скатились по щекам.
— Ну хватит! — воскликнул Хьюго и остановился.
Воины замерли и повернулись к юноше. Они стояли посреди лесной прогалины. Звездное небо чернело над головой.
Якуб Гонзул вопросительно взглянул на Хьюго.
— Куда вы нас ведете? — спросил юноша охрипшим голосом.
— Тебе спасли жизнь, парень, — холодным тоном произнес Мрак. — Может проявишь немного благодарности.
— Вы не понимаете! — вмешался Тоден. Он был тоже разгорячен. — У нас там родители. У Хьюго отец, а у меня мать!
— Мало вероятно, что они выжили, — сухо ответил Мрак.
— Тихо, — перебил его Якуб и встал перед юношами упершись руками в мясистые бока.
— Я понимаю. У вас много вопросов к нам, а также горечь от потери семьи и дома. Вернуть вам родных не в моих силах, но я могу ответить на ваши вопросы. Однако, сперва мы найдем место для привала и разведем костер.
С этими словами Якуб Гонзул развернулся и решительным шагом продолжил путь.
Место нашли у большого старого дуба, ствол которого был настолько широким, что как минимум два Якуба Гонзула могли за ним полностью спрятаться. Все расселись вокруг костра: кто на пень, кто на завалинку. Глядя на пляшущие языки пламени, Хьюго не мог не думать о горящей Месалине.
— Хоть вы и не поймете, но сейчас не время для скорби, — произнес Якуб Гонзул, сидя на сухом поваленном дереве. Могучими плечами он уперся о старый дуб. Пламя освещало часть его грубого лица. Пышная борода и седина смягчали суровый облик воина.
— Почему вы такие жестокие? — возвел руки к небу Тоден.
— Не путай жестокость со смирением, парень, — спокойно произнес Гестунблинд. Этот хельмгольдец был самым старым и опытным из присутствующих. Его поседевшие, некогда каштановые, пряди спадали на широкие плечи, а щекастое лицо расплывалось в приветливой гримасе.
— Смирением? — возмутился Тоден.
— Злость от бессилия — чувство знакомое. Но потом оно проходит, а на его место приходит смирение, — развел руками Гестунблинд.
— Зачем вы пришли в наши земли? — Хьюго смотрел прямо в серые глаза Якуба Гонзула. — Уверен, что не суровые морозы заставили вас покинуть родной край.
— Наши земли действительно суровые, — начал Якуб Гонзул. — Густые дремучие леса и безжалостные скалистые горы… Ледяное море заставляет чужеземцев постоянно трястись от холода. Все это так. Книги и путешественники не врут. В конце концов с природной стихией приходится мириться и жить в согласии. Но когда ты сталкиваешься с гневом богов…
Якуб Гонузл возвел слегка трясущуюся кисть к голове.
— Какой еще гнев богов? — не понимал Хьюго.
— Говорят, раньше по нашим землям ходили боги и населяли его своими созданиями и чудесами, — вмешался Гестунблинд. — Например, Орн следил за чудовищами, Снопп — посылал смерть за усопшей душой, вотчиной Йоля было Церкоземье. Другие боги тоже вели свои дела…
— Это так, — согласился Хьюго и вспомнил, как люди в Церкоземье почитали Йоля и устраивали праздник в его честь в середине лета.
— Боги снова вмешались в дела людей, — Якуб сокрушенно покачал головой. — Уже несколько месяцев в Хельмгольде творится сущее безумие.
На этом месте Гестунблинд опустил голову и тяжко вздохнул, а Мрак раздраженно хмыкнул, сцепив руки на груди.
— Безумие — это видеть, как сгорает твой город словно спичка у тебя на глазах, — произнес Хьюго.
— Попридержи язык! — гаркнул на него Мрак.
— Остынь! — приказал соратнику Якуб Гонзул.
— Ты не ничего не знаешь мальчик, — сказал спокойно Гестунблинд.