Рука Хьюго медленно сползла к поясу. Грязная потрепанная ткань, кожаный ремень, пустая фляга…холодная рукоять!
Сердце забилось сильнее.
Кортик, что подарил ему Юлиус Оду, находился на своем месте!
— Ну и кто же ты тогда? — в очередной раз спросил Таулеран, оторвавшись от своих рассуждений.
— Я пророк, — улыбнулся Хьюго.
— Пророк? — расхохотался император и даже закашлялся. — Возомнил себя пророком, потому что видишь вещие сны?
— Потому что знаю, что ты умрешь!
Кортик быстро мелькнул в темноте, а Хьюго уже лежал на захлебывавшемся кровью императоре. Из тощего горла торчала сандаловая рукоять. Глаза Таулерана III были широко раскрыты и смотрели в лицо Хьюго. В них читалось некое недоумение. При этом рот старика дергался. Казалось он хотел что-то сказать, но слова утонули в кровавом кашле.
С трудом парень поднялся. Трясущаяся рука сжимала кортик. Держась за плечо, шаткой походкой он добрался до телеги и сдернул тряпье. Черные запечатанные сундуки плотно покоились на досках. Все было так, как и полагал Хьюго. Казна ждала, когда мертвые придут и заберут плату богам.
Превозмогая боль и слабость, парень выбрался из оврага и подвел свою лошадь. К удивлению юноши, кобыла никуда не сбежала, несмотря на творившееся здесь безумие. Возможно, именно сейчас судьба благоволила ему. Этим моментом надо было пользоваться.
Чертыхаясь и вскрикивая от боли, парень все-таки сумел запрячь несчастное животное. Затем пришлось вновь спускаться в овраг. Хьюго вложил последние силы, чтобы вытолкать телегу. Наконец кобыла медленно зацокала по заросшей колее, оставив мертвое тело императора позади. Хьюго просто запрыгнул на сундуки и стал втягивать прохладный воздух старого леса. Макушки деревьев проплывали у него перед глазами, а посередине горели звезды. Ночь была ужасно тихой.
Но птичий крик где-то в глубине леса растворил тишину. Затем послышался протяжный волчий вой. Хьюго почувствовал, как порыв ветра усилился и стал поднимать листву да сухие ветки. Лес будто внезапно ожил и стал бесноваться. Кобыла почуяла неладное и, прибавив ходу, заржала. Хьюго с комом в горле смотрел как пролетают вороны среди деревьев. Противно каркая, они обгоняли телегу и уносились вперед, оставляя позади пугающую неизвестность.
Хьюго догадывался, что означали все эти знаки и страшно боялся посланников из мира богов. Быть может у него еще есть время? Но время на что? Что ему делать? Скоро он не только почувствует дыхание смерти, но и увидит ее жнецов.
Как-бы то ни было, парень все же не сбавлял ходу и погонял лошадь. Телега прыгала по колдобинам, отчего сундуки неустанно звенели. Но больно было смотреть на вилявшее тело Гилена, который в отличие от Хьюго заслуживал жизни.
— Прости, — шептал парень. — Прости…
И в этот момент в голове юноши родилась идея.
***
Тусклый свет масляной лампы горел в лесу, словно одинокий мотылек. Маленькое пламя освещало яму, оставшуюся от выкорчеванного дерева. Хьюго как мог ковырял эту яму мечом, пытаясь углубить ее и расширить. Как только он увидел поредевший участок леса, тут же свернул с дороги. Затем долго вел кобылу по коварным лесным тропам, пока не увидел завалившееся дерево. Все, что он мог — это закопать Гилена вместе с казной. Но едва ли была надежда, что эта затея ему удастся.
Ветер все не стихал. Он свистел в макушках старых сосен и заставлял деревья жалобно трещать. Противное карканье изредка перебивалось тревожным уханьем совы. Пернатые жители леса, словно предупреждали Хьюго о грядущей беде. Но парень все копал. Когда устал, он отбросил затупившийся меч и стал расчищать землю ложкой. Предусмотрительность и хозяйственность Гилена Фонша даже сейчас помогали Хьюго.
Левое плечо уже не щадило. Рука жутко болела. Хьюго понимал, что, если из него не вытечет оставшаяся кровь, то гангрена рано или поздно сделает свое дело. Интересно, чтобы сказал на этот счет Гилен Фонш? Худое лицо с короткой бородкой снова предстало перед глазами юноши. Все с тем же укором, как тогда у костра, оно смотрело на Хьюго. Но при этом глаза доктора оставались добрыми. Хьюго видел в них сочувствие и тогда, и сейчас. Искупить свою вину перед Гиленом парень уже не сможет. Лишь упокоить бренное тело в этой земле. Земле, которую Гилен считал проклятой. Лишь осознание того, что он скроет казну от Ночного гона, хоть как-то облегчало душевные терзания Хьюго. Неужели он всех подвел?
Уже лежа на животе, словно выброшенная на берег рыба, юноша ковырял одной рукой яму. А когда сил не осталось, он глянул вниз и понял, что этого достаточно для его замысла.
С трудом поднявшись, парень подобрался к телеге, заполз в нее и ногами вытолкнул сначала один сундук, затем и второй. Здоровой рукой он дотянул их по очереди и скинул в яму. Сундуки со звоном монет падали на дно, забирая с собой мерзкие планы Таулерана.
Остался Гилен. Хьюго бережно взвалил на плечо тело друга и понес к яме. Слезы бежали по щекам юноши. Где-то в дали загромыхало. Уже скоро…
Яма была засыпана не ахти как, поэтому Хьюго забросал ее ветками и камнями. Место было глухое. Забытые леса древней провинции Хьюго, или как ее называют нынче — Шлиссен. Лишь такие безумцы, как Хьюго и его дед Таулеран могли явиться сюда. Простому человеку здесь делать нечего.
Думая обо всем этом, Хьюго задавался вопросом, который давно его терзал и о котором он давно позабыл. Почему же была переименована провинция? Значит история оставила его открытым для юноши. Да и какая теперь разница?
Печально вздохнув и сощурившись от боли, Хьюго доковылял до лошади и опустил тяжелый лоб на круп животного. Походные сумы и мешки Гилена Фонша все также висели на нем. А еще личная аптечка покойного доктора…
В воздухе раздался громовой раскат и небеса сверкнули белым. Затем звезды стали меркнуть в глазах юноши. В конце Хьюго Акер услышал, как нарастает топот копыт.
Глава XX
В таверне «Угар прохиндея» народ только собирался. Городской люд то и дело заходил в открытую на распашку дверь, усаживался за затертыми столами, заказывал еду, выпивку и перекидывался друг с другом новостями. Солнце стояло в самом зените и бросало свои лучи в замутненные окна заведения. Потому многие спешили сюда, чтобы промочить горло холодным пивом и отсидеться в прохладе. Сейчас преобладал, кончено, пришлый люд: путешественники, пилигримы, торговцы. Но были и местные — жители Ахиллеи. В основном тут сидели тунеядцы и уличная повеса, а именно: тот самый люд, который не обременен службой и работой, и который промышляет худыми делами. Как раз три таких персоны сидели у входа и судачили о минувших событиях.
— Да говорю тебе, что сам эрцканцлер империи то был… — шептал один из них, худой, с вытянутым щетинистым лицом старикан. — Этот…Брутус Цербер, прихвостень императора. Когда труп его обнаружили — весь город переполошился. Упырем видать стал, раз за столько лет не преставился.
— Да не он это был, — отмахивался второй, пухлый усатый мужик. Большими глотками он стремительно опорожнял пивную кружку. — Говорят нищий какой-то…
— Нищий, да? А что же тогда городские власти комендантский час ввели на следующий день, а? — вытянул голову худой.
Пухлый лишь махнул рукой.
— А потому, что сами испугались. Той же ночью тело покойного эрцканцлера спрятали, — не унимался старик.
— Говорят, сожгли тайно, — вмешался третий, самый молодой из компании.
— Во-во, — кивнул старик.
— Вот ведь лепите! — улыбался усатый. — Может вы еще бабу голую на единороге видели?
Старик и юнец переглянулись. Затем оба поняли насмешку собеседника.
— Этого я не видел, — серьезно сказал худощавый. — Но ты, я смотрю, не веришь в нечисть, что стала гадить доброму люду?
Усач закатил глаза, тяжко вздыхая. Затем вытер засаленные пальцы о темную рубаху.
— Ну судачит народ о мерзости всякой. А мне на кой черт в это верить? Вот увижу сам, тогда и поверю.
Худой старик выпучил свои серые глаза. Морщинистое лицо выражало полное изумление.