Эдна. Ну, конечно, остаётся… раз ты говоришь, Мел.
Мел (кричит). Оставь этот снисходительный тон! Я знаю, что говорю. Я имею доступ к источникам информации двадцать четыре часа в сутки.
Эдна все больше тревожит явно параноическое поведение Мела, но она еще не вполне представляет себе, как ей следует реагировать на него.
Эдна. Мел, Мел… Подойди-ка сюда на минутку. Посиди чуточку со мной. (Он садится). Мел… ты же знаешь, я всегда тебя любила и безгранично в тебя верила. И сейчас тоже… Но я просто хочу сказать тебе одну вещь, только не пойми меня неправильно…
Мел. Ты думаешь, что я параноик? Ты думаешь, у меня случилось что-то вроде помрачения рассудка из-за того, что я остался без работы? Из-за того, что за последние полтора месяца я перенес все муки ада и теперь говорю, как ненормальный? Ведь так?
Эдна (кивает). Да, так. Именно так, Мел… Я не стала бы употреблять таких сильных выражений, но хотела сказать примерно это. Именно это.
Мел. Хочешь получать доказательства, Эдна? Хочешь я предоставлю тебе доподлинное, неопровержимое доказательство?
Эдна (стараясь теперь говорить мягче). Доказательство чего, Мел?
Мел. Того, что я, Дейв Поличек, Майк Амброзии, Хэл Честермен, двадцать три секретаря, шесть целых семь десятых трудоспособных американцев являемся сегодня безработными не из-за экономического спада, не из-за неурядиц с зарплатой и повышения цен, а из-за отлично организованного, тщательного продуманного и блестяще осуществлённого заговора. Хочешь, я представлю тебе доказательство прямо здесь сейчас, вот в этой комнате?
Эдна (колеблется). Ну, что ж, хорошо… Если хочешь, Мел.
Мел. Я не могу предоставить тебе никакого доказательства!! Какое у меня может быть доказательство? Я без работы — вот мое доказательство… Мне не дают возможности работать.
Эдна. Кто не дает, Мел? Скажи, мне кто стоит за этим заговором? Молодежь? Наркоманы? Армия? Флот? Клуб любителей книги? Кто же всё-таки виновник, Мел?
Мел. Род людской! Виновно внезапное, необратимое перерождение человеческой души. Само человечество губит себя. Это оно совершает самовольное, самочинное, самоочевидное самоуничтожение… Вот кто виновник.
Эдна (глядя на него). Человечество? Человечество — виновник безработицы?
Мел (с ухмылкой). Что, удивлена?
Эдна (ошеломленно кивает). Вот уж никогда бы не догадалась. Я полагала, это кто-нибудь еще.
Мел (бросает на нее свирепый взгляд). Не смей насмехаться надо мной! Не смей говорить со мной снисходительным и насмешливым тоном!
Эдна. Я не насмехаюсь над тобой, Мел.
Мел. Нет, ты насмехаешься надо мной!.. Я вижу, когда надо мной насмехаются. Мне до боли понятно, о чём я говорю. А ты работаешь, у тебя есть служба, тебя всё это нисколько не трогает.
Эдна. Меня это так трогает, Мел, ты даже не подозреваешь, как сильно…
Мел. Ты же ни малейшего представления не имеешь, о чём я говорю… Если бы ты только знала, что это такое — быть на моём месте! Тебе не приходилось по два часа стоять в очереди за пособием по безработице в свежей рубашке и при галстуке, пытаясь выглядеть так, словно тебе не нужны эти деньги. А какая-нибудь толстая старуха орёт из окошечка тка что всем вокруг слышно: «Вы искали работу на этой неделе?» — «Да, я искал работу». — «Вы отказывались от какой-нибудь работы на этой неделе?» — «Какое бы право я имел явиться сюда, если бы я отказался на этой неделе от работы?»… Тебе не приходилось, входя в собственный дом слышать издевательский смех швейцара: ведь у него-то есть работа, несмотря на его девяносто один год, отсутствие зубов, астму и пристрастие к пиву… На тебя не выливали, когда ты стоишь на собственной лоджии, ведро холодной воды… Я припомню это тому мерзавцу… (Подходит к двери на лоджию. Но не выходит наружу; кричит верх). Я попомню тебе это, мерзавец!!
Эдна. Мел, не начинай все сначала. Ради бога, не начинай всё сначала.
Мел. Я подстерегу его. Ничего, я еще его подкараулю. Сейчас он там наверху, но в один прекрасный день он будет вон там, внизу. А я буду здесь. Над ним, и тогда посмотрим. Как-нибудь в холодный снежный день один мерзавец из этого дома будет засыпан целым сугробом снега. Его потом до весны не откапают… (снова кричит вверх). Слышишь, тебя до весны не откопают, мерзавец!