Внезапно начинает скулить и лаять собака.
Мел. Да, но человек никогда не должен поступаться свои правом жаловаться, протестовать. Стоит отказаться от этого права — и кончено, человека больше нет. Я протестую против помоечной вони, протии неисправных уборных… и собачьего лая. (Кричит). А ну, замолкни, проклятая!
Эдна. Если хочешь, оставайся здесь и ори на собаку, а я иду спать.
Собака снова подвывает.
Мел. Разве можно спать под завывание этой псины? (Подходит к перилам лоджии и кричит вниз). Успокойте свою собаку! Дайте же людям спать, черт подери!!!
Голос (с верху). Эй, потише! У нас тут дети.
Мел. (кричит вверх). Какого дьявола вы орете на меня?! Если вы любите напрашиваться на неприятности, спускайтесь вниз и составьте компанию этой собаке!
Эдна. Мел, перестань! Ради бога, перестань!
Мел (возвращаясь в комнату, кричит). Не говори мне «перестань»! Не говори мне «перестань»!
Эдна. Не знаю, какая муха тебя укусила. Но только я больше не намерена стоять здесь и терпеть, как ты срываешь свое раздражение на мне… Если тебе всё это невмоготу, сними комнату в публичной библиотеке, но пожалуйста, не срывай раздражение на мне. Я пошла спать, спокойной ночи! (С рассерженным видом поворачивается и направляется в спальню. Доходит почти до двери спальни, когда Мел окликнет ее).
Мел. Эдна!
Она останавливается и оборачивается.
Не уходи!.. Давай еще чуточку поговорим. Знаешь, я, кажется, схожу с ума.
Эдна смотрит на него и, постояв, возвращается.
Эдна. Что с тобой?
Мел. Понимаешь… я теряю контакт с действительностью!
Эдна. Это оттого, что ты плохо спишь последнее время.
Мелю Я теперь часто забываю, где нахожусь. Иду по Мэдисон-авеню и дума, что я за границей.
Эднаю Мел, у меня тоже бывает такое ощущение.
Мел. Да и не только в этом ощущении дело. Со мной вообще творится неладное… Я перестаю владеть собой. Забываю как обращаться с вещами. Беру трубку после того, как телефон у меня на столе прозвонит раз семь-восемь. Сегодня забыл, как обращаться с сифоном. Стою с пустой чашкой в руке, а вода заливает мне ботинки.
Эдна. Это не только с тобой, Мел, со всеми такое происходит. У всех теперь нервы издерганы.
Мел. «Нервы»! Если бы у меня были просто нервы издёрганы, я бы пожертвовал тысячу долларов на благотворительность… Когда у человека издёрганы нервы, он взвинчен, возбуждён, но у него есть точка опоры в жизни. А я потерял точку опоры. Эдна, я куда-то качусь, и мне страшно.
Эдна. Не говори так. Что если снова обратиться к психоаналитику?
Мелю К кому? К доктору Пайку? Он умер. Пустить в трубу шесть лет моей жизни и двадцать три тысячи долларов! А ему и горя мало! Получил денежки — и привет! Сердечный приступ.
Эднаю Есть же и другие хорошие врачи. Ты мог бы обратиться к кому-нибудь из них.
Мелю И начать всё с начала? «Здравствуйте. Садитесь. Что вас беспокоит?» Мне придётся выложить ещё двадцать три тысячи только на то, чтобы начинить этого врача сведениями, которые я уже передал прежнему, умершему.
Эднаю Врачи, кроме того, лечат. Может, всё, что тебе нужно, — это выговориться в беседах с толковым психоаналитиком.
Мел. Я перестал отдавать себе отчет в том, где я и кто я. Эдна, я куда то пропадаю. Не буду я обращаться к психоаналитику. Мне в пору обратиться в бюро находок.
Эдна. Послушай… Послушай-ка… А что если нам уехать отсюда на пару недель? Устроим себе полмесяца отдыха, а? Махнем куда-нибудь, где много солнца, подальше от этого города. Ведь ты можешь взять двухнедельный отпуск по болезни, правда, Мел?
Мел молчит. Подходит к окну, смотрит на кактус.
Мелю Даже кактус здесь гибнет. Самое неприхотливое растение в мире. Его и поливать-то надо всего два раза в год. Но и он не может жить на углу Восемьдесят восьмой улицы и Второй авеню.
Эдна. Мел, ответь мне, как ты смотришь на то, чтобы уехать, сменить обстановку? Разве ты не можешь попросить отпуск на две недели?
Мел (наливает себе виски). Почему же, я могу попросить отпуск на две недели. Боюсь только, что меня попросят взять отпуск на остальные пятьдесят недель (пьет).