— Благодарю, — сладко улыбнулась она, будто бы и не обиженная его пренебрежением. — У меня были сомнения насчет этого платья.
Колдблад молча разлил вино по хрустальным бокалам и протянул один ей.
— Как вам удалось справиться с таинственными делами? — спросила Оливия, принимая бокал за ножку. Пауза в разговоре показалась ей неловкой, и голос выдал ее смущение.
— Успешно, — коротко кивнул ей граф. — Надеюсь, тебе не пришлось скучать в мое отсутствие?
— Ну что вы, я нашла, чем себя занять. Хотя, конечно, с нетерпением ждала вечера: ведь нам так редко удается провести время наедине. За то недолгое время, что я в Колдфилде, я совсем вас не узнала.
— В том твое везение, дорогая.
Оливия заговорщически улыбнулась, решив, что пора разрядить обстановку и положить конец их постным минам с помощью шутливой истории.
— В самом деле? — выразительно подняла брови она. — А я слышала другое. Вам уже известно, что гувернантка Себастьяна питает к вам слабость?
— А вам известно, что сплетни унижают в первую очередь рассказчика?
Жестокие слова, произнесенные мягким голосом, были как удар хлыстом. Оливия почувствовала, как кровь прилила к щекам. Как грубо. Кто бы мог подумать, что граф такой ханжа и лицемер? Скорее позволит себе одернуть ее, чем вместе с ней посмеяться над несуразной дурнушкой.
— Это не отменяет правды, — дерзко улыбаясь, пожала плечами Лив, чувствуя бессилие и невозможность больше выносить взгляд графа. В мерцании свечей его глаза казались совсем светлыми, будто напрочь лишенными радужной оболочки — одни лишь зрачки матово темнели, как две пуговицы. Неприятный, пронизывающий взгляд, от которого мороз по коже.
— Я надеюсь, ты простишь мне мою резкость, — Колдблад взял ее за руку и коснулся губами воздуха над ее ладонью. — Мисс Хоупфул на особом счету в этом доме, я уважаю ее, а потому предпочел бы оградить себя от гнусных замечаний в ее адрес.
— Почему? Почему она на особом счету? — жадно спросила Оливия, позабыв про нанесенную обиду и вся обратившись в любопытство.
Прежде чем ответить, Колдблад долго и внимательно смотрел на нее, взвешивая слова, а потом произнес загадочную вещь:
— Она часть этого места. Колдфилд выбрал ее так же, как когда-то выбрал меня.
— Что… что вы имеете в виду?
Граф промолчал. Оливия пыталась связать полученный ответ с образом той глуповатой девчонки с носом-картошкой и не могла. Бог знает, что хотел сказать этим Колдблад, но Ката явно знает какую-то его тайну, а он явно уверен в ее молчании. Что же связывает их обоих кроме Себастьяна и ее неразделенного чувства?
Оливия ощутила укол ревности: вряд ли граф мог сказать о ней то же самое. Стал ли бы он с тем же рвением защищать ее честь? Впрочем, ерунда все это. Ее он будет любить и желать — а это по всем меркам значит куда больше, чем какое-то там уважение. И сейчас ей стоит работать над этим. Если не получилось задать разговору полушутливый тон, так располагающий к флирту, тогда они поговорят о серьезных личных вещах.
— Простите, граф, однажды утром я случайно подслушала ваш разговор. Ваш с Катой. Вы обсуждали Себастьяна. Как я понимаю, мальчик болен? — Оливия приняла озабоченно-доверительный тон.
— Верно, дорогая, — холодно заметил граф, всем своим видом выражая нежелание затрагивать эту тему. Но Оливия уже не могла ненавязчиво сменить ее и шла напролом:
— А что говорят врачи?
— Ни один из врачей, которые были здесь, не смог поставить диагноз, — сквозь зубы выдавил Колдблад. — Впрочем, самый уважаемый из них убеждал нас в том, что это ипохондрия.
— А что думаете вы?
— Боюсь, у меня нет компетенций, чтобы иметь мнение по этому вопросу. Я не доктор.
— Ну, кажется, Себастьян идет на поправку: сегодня он явно выглядел лучше, чем обычно. Надеюсь, в скором времени от хворей останутся только воспоминания.
Колдблад протянул руку и накрыл ее ладонь своей, пристально глядя в глаза, потом приблизил к Оливии лицо и доверительно прошептал:
— Не стоит заполнять пустоты разговора притворным беспокойством о судьбе ребенка, чье присутствие в доме тебя раздражает.
Оливия, завороженная его прикосновением и интимностью его шепота, выпрямилась, как сжатая пружина.
— Да как вы можете так говорить?! Не могу сказать, что мы подружились с Себастьяном…
— Скорее, в твоем лице он обрел врага, а ты в его — соперника.
-… но я от всей души желаю, чтобы мальчик выздоровел! Ужасно, когда болеют ни в чем не повинные дети!
— Дети болеют часто. Иногда умирают. Так же как и взрослые. Здесь нет причин для скорби.
— Конечно, есть! Вы думаете, что я такое чудовище, что желаю Себастьяну смерти?!
— Не совсем. Но Себастьян нарушает твои планы, чем приводит тебя в негодование, поэтому ты была бы довольна, унеси его в могилу преждевременная кончина. Ты уже думала об этом, правда? — быстро зашептал он, вцепившись в ее запястье мертвой хваткой. — Смотри на меня. Думала… я это вижу. Представляла, как я буду горевать, если это свершится и каким утешением для меня ты сможешь стать.
— Отпустите, — зажмурилась леди Колдблад. — Отпустите, мне больно.
Граф разжал руку и, заложив руки за спину, отошел в сторону. Оливия спрятала лицо в ладонях. Она действительно представляла себе что-то подобное, но только в качестве упражнения для ума. Она не желала смерти Себастьяну, и случись это, была бы если не убита горем, то по крайней мере, немного расстроена. То, что Колдблад прочел эту фантазию по ее глазам, привело ее в ужас. Внезапно Оливию охватил озноб: она почувствовала, как в туфлях коченеют ступни, а кожа покрывается мурашками, словно от сквозняка.
— Да кто вы такой?! — вскрикнула она почти истерически, убрав руки от лица. — Что. Вы. Такое?!
Колдблад продолжал стоять к ней спиной. Наконец глухо зазвучал его голос:
— Так не пойдет, дорогая. Так ничего не выйдет. Я знаю, ты любишь недомолвки, любишь игры — но я играть с тобой не стану. Я хочу, чтобы ты была со мной откровенна. Не так, как в нашу первую встречу, а до конца. Чтобы ты говорила лишь то, что у тебя на уме, не думая, как выглядишь в моих глазах и не пытаясь произвести впечатление. Я тоже хочу понять кто ты, потому что пока что вижу перед собой лишь избалованную, самодовольную девицу, какие встречаются на каждом шагу.
Хотя больше всего сейчас ей хотелось убежать, Оливия постаралась взять себя в руки. Нельзя позволить эмоциям снова возобладать над ней — иначе опять придется пожалеть о собственной несдержанности. Надо мыслить хладнокровно, увещевала себя она. Я пришла сюда с определенной целью и не уйду, пока ее не добьюсь.
Сделав два больших глотка из бокала, она подошла к графу. Он медленно обернулся. На его лице все то же невозмутимое выражение — как же оно ей опостылело. Вино придало Оливии мужества.
— Я обещаю быть с вами предельно откровенной, — она старалась звучать убедительно. — Отныне и навсегда. Говорить только правду, даже если она будет неприятной. Но взамен и вы пообещайте ничего от меня не утаивать. Расскажите мне, — она требовательно коснулась его рукава. — Расскажите прямо сейчас, что гложет вас, граф. Кто вы такой? Почему пять лет назад уволили всех слуг?
И вот — снова молчание. Их разделяет полшага, но кажется, это непреодолимые полшага. Слышно только прерывистое дыхание Оливии — из ее рта вылетают облачка пара, хотя огонь в камине еще не погас.
— Тебе холодно, дорогая, — наконец сказал Колдблад. — Отправляйся в постель, ты дрожишь. И лжешь, когда обещаешь мне быть откровенной. Я не виню тебя за это, мне не стоило торопить события. Спасибо за вечер и доброй ночи, — он легко поцеловал ее в губы и, сцепив руки за спиной, отступил назад, позволяя уйти.