Вслед за этим открытием правительство завладело важными документами, уличавшими заговорщиков. Случилось это так. У известной куртизанки Лафильон был назначен ужин, или, вернее, оргия. В числе гостей должен был присутствовать и секретарь испанского посла, который явился с опозданием, извинившись срочной работой, задержавшей его (он должен был приготовить нужные бумаги, касающиеся заговора, для отправки их с курьером в Испанию). Лафильон, в чьи обязанности входил и шпионаж, немедленно сообщила об этом регенту. За курьером была послана погоня, и он был задержан в Пуатье со всеми бумагами.
Началось расследование, и регенту представилась блестящая возможность отомстить Ришелье. Для этого требовалось лишь привлечь герцога к делу как соучастника заговора. Такому виртуозу провокаций, как Дюбуа, задача не показалась чересчур сложной. При обыске в доме Ришелье полиция обнаружила письмо от кардинала Альберони (скорее всего умело подделанное Дюбуа), что и послужило основанием для ареста.
28 марта 1719 года Ришелье был отвезен в Бастилию вместе с преданным ему лакеем Рафе. В Бастилии, по словам нового коменданта Делоне, содержалось так много арестованных, что герцогу и его лакею была отведена темная восьмиугольная комната с узкой дырой, которая неизвестно почему называлась окном.
Избалованный аристократ едва не задохнулся от запаха плесени, который источали сырые стены; в комнате было так холодно, что герцога и его лакея пробирала дрожь. Между тем в комнате не было ни печи, ни постелей, ни столов, ни стульев, – герцогу отказали в мебели под тем предлогом, что вся она используется в комнатах других заключенных.
Впрочем, Ришелье не совсем упал духом: он очень надеялся, что герцогиня де Валуа, чей гордый нрав он хорошо изучил, вступится за него перед отцом, герцогом Орлеанским. Правда, к этим надеждам примешивались сомнения, поскольку продолжавшаяся связь герцога с принцессой де Шароле, чье золото весьма скрасило Ришелье его первое заключение в Бастилии, возбуждала ревность герцогини де Валуа. Что, если обе соперницы сочтут вероломного обожателя недостойным их сочувствия, что, если они обе покинут его? Но Ришелье, как уже говорилось, был божеством любви, и то, что погубило бы другого, спасло его.
Регент довольно потирал руки, повторяя, что он мог бы снести Ришелье не одну голову, но даже и все четыре, если бы они у него были. Между тем его дочь и принцесса де Шароле, превозмогая взаимную ненависть, вместе отправились к новому коменданту Бастилии Делоне и за взятку в двести тысяч ливров добились разрешения посещать Ришелье. Они передавали арестанту сведения о ходе следствия, о возводимых против него обвинениях, благодаря чему Ришелье никогда не бывал застигнут врасплох на допросах и умело избегал ловушек, расставляемых ему д'Аржансоном.
Необычный союз двух любовниц спас Ришелье. Выйдя на свободу, он отплатил своим освободительницам новыми изменами.
Герцог еще раз посетил Бастилию – после ее падения. Девяностолетним старцем он поднялся на ее башни, а затем осмотрел ту темную комнату, которую когда-то озарили своим присутствием две милые посетительницы.
Другие заговорщики по делу Челламаре жили в Бастилии весьма вольготно, предаваясь тем же занятиям, что и на свободе: граф Лаваль наслаждался роскошными обедами, кавалер Малезье трудился над собранием мадригалов, посвященных герцогине де Мэн, Давизар сочинял мемуары и т. д. Все они вышли из Бастилии довольно скоро, целыми и невредимыми. Нельзя не согласиться, что между этой Бастилией и Бастилией времен Людовика XIV пролегла целая бездна.
Бастильский роман
Дух галантности проник и в стены грозной тюрьмы, примером чему может служить история девицы де Лонэ. Она оставила несколько прелестных страниц о своем заключении, на которых остроумно и живо изложен ее маленький роман.
Де Лонэ состояла секретарем у герцогини де Мэн. 10 декабря 1718 года регент отправил ее вместе с другими заговорщиками в Бастилию. Неожиданно для себя эта девушка, небогатая и не блиставшая происхождением, оказалась окружена в тюрьме комфортом и вниманием. В мемуарах она пишет, что пребывание в Бастилии стало лучшим временем в ее жизни. Ее поместили в превосходной комнате и позволили иметь при себе горничную. Когда девушка начала жаловаться на крыс, то для их истребления ей дали кошку. Кошка скоро произвела котят, и игры этого многочисленного семейства очень забавляли де Лонэ.
Причина такого обхождения с ней выяснилась быстро: майор Мезонруж, второй человек в крепости после коменданта, воспылал к арестантке глубокой и нежной страстью. Он признался ей, что не мыслит для себя большего счастья, чем стать ее супругом.
Де Лонэ начала кокетничать с ним. Ее комната находилась рядом с комнатой майора. Неподалеку от них была комната еще одного арестанта – кавалера Дюмениля, также замешанного в заговоре. Мезонруж, человек прекрасного воспитания и редкого благородства, надеясь доставить возлюбленной новое развлечение, стал рассказывать каждому из них про другого (Дюмениль и де Лонэ не могли встречаться и потому ни разу не видели друг друга). Затем при посредничестве Мезонружа арестанты стали обмениваться посланиями в стихах. Стихи, которые носил майор, быстро приняли любовный характер, – надо принять во внимание, что дело происходило в тюрьме, при самых романтических обстоятельствах. Наконец Мезонруж устроил им свидание. Сцена обещала быть волнующей: оба узника были заочно страстно влюблены друг в друга, – каково окажется их первое впечатление от предмета своей любви? Свидание не охладило их чувств: если права поговорка, что для монахини и садовник – мужчина, то для молодого заключенного всякая девушка является прекрасной. Свидания продолжались под присмотром доброго Мезонружа, который, хотя и замечал, что любовь де Лонэ к Дюменилю все возрастает, но предпочитал ее счастье своему благополучию.
Комендант крепости узнал о проказах влюбленных и распорядился перевести Дюмениля в отдаленную башню. Де Лонэ безутешно рыдала; соболезнуя ее горю, Мезонруж удвоил свое внимание к ней: он доставлял ей известия о молодом человеке и даже время от времени устраивал им свидания, действуя на свой страх и риск.
Де Лонэ вышла из Бастилии весной 1720 года. На свободе она тщетно требовала от кавалера Дюмениля выполнения обещания жениться на ней. «На следующий год, – вздыхает кокетка, заканчивая свою повесть, – от горя, что он не мог жениться на мне, пока я была в Бастилии, скончался Мезонруж; теперь я приняла бы его предложение».
Вольтер
Вольтер сидел в Бастилии дважды, и оба раза в годы регентства.
В 1717 году он еще носил свое настоящее имя – Франсуа-Мари Аруэ. В этом году появился анонимный стихотворный памфлет «Я видел», направленный против регента и его любовницы герцогини Беррийской, славившейся невероятным распутством. В памфлете были такие строки: «Я видел то, видел это, видел все злоупотребления, совершенные и предполагаемые… Я видел это зло, а мне только двадцать лет», – то есть, как можно было заключить, все зло, которое автору довелось увидеть, пришлось на время регентства. Аруэ было немногим более двадцати, он уже пользовался известностью при дворе как поэт и остроумец, чувствовавший себя как рыба в воде на веселых ужинах в Версале, – этого оказалось достаточным, чтобы счесть его автором сатиры. Примечательно, что друзья поэта, находившие поэму превосходной, подтвердили, что видели, как Аруэ писал ее. Между тем впоследствии выяснилось, что ее настоящим автором был поэт Лебрюн. Справедливости ради надо заметить, что Аруэ был не совсем безгрешен, его перу принадлежала другая сатира – «Регент-Пьеро», появившаяся почти одновременно с «Я видел».
Герцог Орлеанский решил проучить предполагаемого автора памфлета. Встретив Аруэ у Пале-Рояля, он подозвал его и сказал:
– Месье Аруэ, я бьюсь об заклад, что заставлю вас увидеть то, чего вы еще не видели.
Поэт понял, на что намекает регент, но с самым невинным видом осведомился:
– Что же это, монсеньор?