Затем узника перевезли в Миолан, государственную тюрьму герцога Савойского. «Из Бастилии в тюрьму Миолан, – продолжает племянник арестованного, – Клод Луи Кафе был отправлен в почтовой карете, в сопровождении лишь одного гвардейского капитана; но, чтобы сделать невозможным его побег, к его сапогам прикрепили свинцовые подошвы».
Смерть Чиаварини, последовавшая через полгода после этих событий, возвратила Кафе его положение при сардинском дворе.
По-прежнему продолжали сажать в Бастилию писателей.
Линге, известный поэт, историк, журналист и писатель того времени, был по натуре человек весьма желчный. Дебютировав на литературном поприще с трагедией о смерти Сократа, он затем потерял интерес к драматургии и занялся историей. Линге издал два исторических сочинения, написанных весьма талантливо: «Век Александра» и «XVI столетие». Обе книги удостоились сочувственной рецензии д'Аламбера. Ободренный Линге стал хлопотать об академическом кресле, но получил отказ. Написав еще одно историческое сочинение – о Римской империи, – Линге охладел к истории и вступил в коллегию адвокатов. Здесь он быстро снискал известность своей находчивостью, остроумием и красноречием.
Его блестящая репутация возбудила зависть в коллегах, испытавших на себе всю силу его язвительного ума; к тому же он не щадил и самих членов парламента. Карьера адвоката кончилась для него тем, что он был исключен советом адвокатов из этой корпорации; приговор Парижского парламента подтвердил решение совета.
Тогда Линге основал литературный журнал, в котором обрушился с резкими нападками на Академию и парламент. По требованию Академии журнал был закрыт. Линге перебрался в Швейцарию, а затем в Англию, где стал издавать газету «Временник», имевшую огромный успех благодаря своей критической направленности и талантливому освещению вопросов, волновавших общество. Герцог де Дюра, задетый публикациями в газете, начал против Линге процесс. Реннский парламент, куда обратился герцог, решил дело в его пользу. Однако критика парламента в газете Линге и явное сочувствие издателю со стороны общественного мнения вынудили Реннский парламент пересмотреть дело и изменить свое решение. Дюра пожаловался королю. Все знатные особы, оскорбленные Линге, присоединились к герцогу и выхлопотали тайный приказ на арест издателя.
27 сентября 1780 года Линге приехал в Париж, предварительно заручившись обещанием французского правительства не трогать его. Несмотря на это обещание, он был арестован на глазах у публики и под усиленным конвоем отправлен в Бастилию.
В продолжение двадцатимесячного заключения его не подвергли ни одному допросу и не объяснили причины его ареста. Потеряв всякую надежду получить свободу, Линге неожиданно был выпущен из крепости и сослан на жительство в маленький городок в сорока верстах от столицы. Оттуда Линге бежал в Англию, где в 1783 году опубликовал мемуары о своем заключении. Мемуары Линге приобрели широкую известность во Франции и усилили ненависть к Бастилии – этому символу королевского произвола.
В самой Бастилии с воцарением Людовика XVI произошли некоторые изменения. Она потеряла статус государственной тюрьмы и превратилась в обычную тюрьму, с той разницей, что преступников содержали в ней в сравнительно лучших условиях.
Министр Бретей разослал интендантам городов распоряжение о том, что отныне тайные приказы будут выдаваться лишь с точным указанием срока присуждаемого наказания, а также причин ареста, но это распоряжение, как мы видели, часто не исполнялось. Зато в Бастилии окончательно исчезли пытки и было запрещено сажать заключенных в карцер. 11 сентября 1775 года министр Малесерб, много способствовавший смягчению тюремных правил, писал коменданту Бастилии: «Никогда не следует отказывать заключенным в занятиях чтением и письмом. Ввиду того, что они так строго содержатся, злоупотребление, которое они могли бы сделать при этих занятиях, не внушает опасений. Не следует также отказывать тем из них, которые пожелали бы заняться какого-либо другого рода работой; при этом надо только следить, чтобы в их руки не попадали такие инструменты, которые могут послужить им для бегства. Если кто-либо из них пожелает написать своим родным и друзьям, то это надо разрешать, а письма прочитывать. Равным образом надлежит разрешать им получать ответы и доставлять им таковые при предварительном прочтении. Во всем этом полагаюсь на ваше благоразумие и человечность».
Число заключенных в Бастилии было сравнительно невелико – 253 человека за 15 лет. В сентябре 1782 года в крепости сидели 10 арестантов, в апреле 1783 года – 7, в декабре 1788 года – 9; 14 июля 1789 года из темниц были освобождены 7 заключенных. Однако следует заметить, что преступления, в которых их обвиняли, не были доказаны, никого из них не допрашивали более одного раза и ни один из них не был предан суду.
Условия содержания узников изменились в худшую сторону с октября 1776 года, когда комендантом Бастилии стал де Лоне (его отец был комендантом крепости во времена регентства). Он добивался этой должности всеми средствами, уверяя, что создан для нее и имеет все права на это место по своему происхождению: он родился в 1740 году в Бастилии и, по его словам, получил от отца все правила и наставления, необходимые для безупречного управления этой крепостью.
Вступив в должность, де Лоне отяготил не только заключенных, но и персонал крепости самыми мелочными придирками. Его главным пороком была скупость. Чтобы вернуть сторицей те деньги, которые ему пришлось заплатить за место, он продавал все: казенные хлеб, дрова, одежду, мебель. Когда число заключенных уменьшалось, а вместе с тем падали и его доходы, он жаловался и просил прислать новых арестантов. Его ненавидели не только заключенные, но и бастильские служащие.
Интересные подробности об управлении Бастилией де Лоне содержатся в письме уже знакомого нам Пелиссери к майору Делому, покровительствовавшему ему:
«Вам известно, милостивый государь, что уже семь лет я заключен в Бастилии. В моем печальном жилище зимою ужасный холод, дров для топки отпускается крайне недостаточно и они очень сыры; конечно, комендант распоряжается так из одного человеколюбия, чтобы умерить жар огня и заморозить пылкие чувства заключенного, мечтающего о свободе! Летом я вдыхал воздух только через окно, просверленное в стене, толщиною в пять сажен и заделанное двойными железными решетками… Вы также знаете, что с 3 июня 1777 года до 14 января 1784 года у меня была самая дурная постель; матрас был так изорван, источен червями, наполнен сором и пылью, что я никогда не мог на нем спать, а плохой соломенный стул, из самых простейших, у которого спинка входила внутрь сиденья, заставлял невыносимо страдать плечи, поясницу и грудь.
Чтобы сделать ужаснее неприятности подобного положения, зимой мне отпускали воду только вонючую и испорченную, какая бывает в реках при разлитии; ее брали, конечно, из рвов Бастилии, куда, как известно, выливаются разные нечистоты из квартир Арсенала и замка.
К довершению всех жестокостей… мне давали самый отвратительный хлеб, от которого мне сильно нездоровилось; вместо положенного обеда и ужина я получал мешанину из всякой дряни, мне давали остатки кушаний от господ и слуг, часто вонючие, отвратительные, засыхающие и гниющие в кухонных шкафах…»
Между тем с Пелиссери обходились не строже, чем с другими заключенными, о чем имеются свидетельства в бастильских документах и записках других узников. Одежда, выдававшаяся заключенным, была не лучше еды.
Линге получил теплую одежду только в конце ноября, причем выданная ему роба была сшита так экономно, что он не смог влезть в нее; по словам Линге, она была впору новорожденному ребенку. На его жалобу де Лоне ответил в присутствии офицеров, что ему следовало раньше думать, как не попасть в Бастилию, а раз уж он попал сюда, то нужно уметь все переносить. Этот мудрый совет был приправлен отборными ругательствами.