— И что бы ты хотела от меня услышать?
— Ничего особенного. Но порой бывает, что разговор по душам способен смягчить любую боль…
— Как можно смягчить боль, предмет которой я сам?! Я, Десмос! Как я могу быть снисходителен к себе, искать утешения, если прекрасно знаю, каков я есть в действительности? То, что случилось сегодня… Я всегда страшился этого… видел в ночных кошмарах. А теперь это сбылось наяву!
— То, что ты не смог взять в руки меч?
— Как я могу после этого считать себя мужчиной?! — воскликнул он со страданием в голосе.
— Сядь, Десмос.— Девушка опустилась на нагретые солнцем камни и сделала приглашающий жест.— Давай обсудим это. Продолжай…
Придворный остался стоять, лишь неловко оперся спиной о крепостную стену.
— Тебе нечего стыдиться этого разговора,— сказала Соня как можно мягче. Она и сама не знала, что побуждает ее вызывать мужчину на откровенность. Жалость, вообще-то, была почти несвойственна ей. Однако сейчас воительница испытывала именно это чувство.— Там, на корабле, ты был такой испуганный, точно мальчуган, неспособный защищаться… Но я помню, ты говорил, что когда-то служил в гвардии, сносно владел мечом.. Что же случилось затем?
Десмос покачал головой.
— Сам не знаю. Не могу выразить этого словами. Похоже, я терял способность сражаться постепенно, по мере того как занятия мои уводили меня все дальше от реальной жизни. Сначала я не испугался этого. Когда я одного за другим приговаривал преступников к ссылке на Остров, то подкреплял себя убеждением, что сам — лучше других, лучше этих людей, преступивших закон, ибо, живя в тех же условиях, закона не преступал. И я решил посвятить себя непостижимому предмету, то есть правосудию. Да, наверное, я менялся постепенно. Полагаю, на меня воздействовало окружение, люди, в среде которых я вращался, все эти изнеженные щеголи, для которых вид кровоточащего носа — жуткое зрелище. Как-то раз на утреннем заседании суда я вынес приговор одному негодяю — его надлежало заковать в кандалы и отправить на Ос-Льерро. Я поглядел на него и, встретившись глазами, внутренне оцепенел, сжался в комок. Его взгляд был непроницаем, как сталь, и полон ненависти. Он был молод, физически развит и крепок. И мне показалось, он смеется надо мной. Он точно посылал мне вызов — приглашал встретиться с ним в настоящем поединке, без всего этого судебного пустословия. Там, на поле брани, он рассек бы меня на мелкие кусочки… И все разговоры о правосудии вдруг сделались пустым звуком… После этой встречи я стал другим человеком. Начал пить. Стал мрачным, угрюмым, и третья жена в конце концов оставила меня. Я же лишь еще глубже погрузился в работу. О, я всеми силами старался поднять собственную ценность в своих глазах. Но искра пропала. Сердце ни к чему не лежало… Я жалел и презирал себя одновременно — но долго так не могло продолжаться. Я сошел бы с ума… Вот с тех пор я окончательно превратился в придворного щеголя. Светскому обществу нравились мои шуточки, мои изысканные манеры, но сам-то я презирал себя за это. Если бы я только мог, то взмахнул бы мечом и хорошенько ударил, а не…
Вельможа смолк на полуслове; Соня глядела на него, не говоря ни слова. Издалека слышались звуки сборов: воины готовились к предстоящему походу. Где-то в темноте две собаки подняли лай из-за куска мяса. Ясно и звонко запела труба, ее голос походил на луч дневного света, прорезающего мрак.
— Владение мечом — это далеко не все,— после недолгого молчания промолвила Соня. Взволнованная речь Десмоса заставила ее глубоко задуматься над вещами, размышлять о которых она обычно считала непозволительной для себя роскошью.— Это правда, в том мире, где живу я, человек без оружия — никто. Но это лишь один мир из многих. В иных же клинок не стоит и той стали, из которой изготовлен. Так, философы прежде всего ценят разум, поэты — свой дар, моряки — умение поймать ветер. Иногда эти несхожие миры сталкиваются. В моей жизни бывали моменты, когда я слышала стихи хорошего поэта или сладкие звуки прекрасной музыки, и тогда мне казалось, будто мое умение драться совершенно бесполезно и никому не нужно… Зачастую эти миры сталкиваются — и тогда невозможно понять, чьи ценности более истинны. Я сама преступала закон, тебе известно это. Я убивала людей. При этом в моей вселенной правда на моей стороне, но другие могут взглянуть на дело иначе. Точно так же не должен терзаться человек, который, наоборот, неспособен лишить жизни другого…— Соня вдруг засмеялась.— Боги, я и не знала, что у меня такой дар произносить речи. Вернемся в Аргос, пойду в вашу придворную Школу Мудрости — то-то седобородые порадуются! — И, посерьезнев, закончила: — Так что не бери в голову, Десмос. Дело того не стоит. Ты придаешь этому слишком много значения. Но мир не кончается на острие клинка!
Однако вельможа словно и не слышал ее, погруженный в свои горестные размышления.
— Нынче утром ты чуть не рассталась с жизнью. Я не смог помочь. Даже если бы тебе к сердцу приставили кинжал, у меня не хватило бы решимости поднять меч, чтобы защитить тебя…
Рыжая Соня пожала плечами. Что тут скажешь?!
— Я верю в судьбу,— промолвила она наконец.— Моя божественная покровительница Огненная Рысь порой приоткрывает для меня завесу Истины… Я пережила сегодняшний день и осталась жива, ты — тоже. Сегодняшний день — песчинка, он пройдет и канет в вечность. Но когда придет День Испытания, ты поймешь это. Тогда тебе придется принять решение, понять, чего ты стоишь на самом деле. И либо возвысишься сам над собой, либо возненавидишь себя. Это будет. Я тебе обещаю. А пока — жди, ищи мира в своей душе. Ты плывешь вместе с нами?
— Да, придется.— Его тон изменился.— Там, на «Ниросе», мой брат.
— Это точно? Ты его видел? — пораженно спросила Соня.
— Во время сражения я видел человека, похожего на него. Он был весь в крови… тогда я не поверил собственным глазам. Но сегодня вечером, перед ужином, я немного вздремнул и в полусне снова увидел его, Бетоса. Он изменился. Стал безжалостным и жестоким. Он хотел убить меня. Я видел, как он наблюдает за мной. Знаю, для него куда более сладкая месть видеть меня беспомощным и раздавленным, чем даже мертвым.— Десмос нервно стиснул руки.— На судне он или нет, видел я его или только вообразил, но я должен плыть с вами и проверить, что к чему.
Соня молча кивнула.
— Я попросил дать мне меч,— продолжал Десмос.— Они обещали. Никто не рассказал Хубартису, каким трусом я показал себя на корабле. Не странно ли это?
— Возможно.— Девушка встала.
— Если я не смогу поразить мечом врага, то по крайней мере сумею убить себя,— проговорил придворный.
Соня покачала головой.
— Всему свое время, Десмос. Для раздумий и для действия. Сейчас ты размышляешь. Подожди, пока не настанет время действовать. Оно само заявит о себе!
— Мне нужно было действовать сегодня.
— Нет. Ты все еще размышляешь. И даже начни ты сегодня действовать, ничего бы не изменилось. Ибо время еще не пришло. Вслушайся в себя — ты поймешь это.
Снова протрубили сигнал — на этот раз общий сбор.
Алейла трижды постучала в дверь капитанской каюты, но так и не услышала ответа. Подождав, она постучала еще раз. Тишина. Из-под дубовой двери до нее донесся странный запах — не то чего-то горелого, не то курящихся благовоний. Очень осторожно, то и дело оглядываясь, женщина приоткрыла дверь. Сначала она заглянула в щель, затем расширила ее, скользнула внутрь и остановилась на пороге.
— Чего ты хочешь?
Его голос был ровным и спокойным. Масляная лампа горела едва-едва, и Алейле потребовалось некоторое время, чтобы глаза привыкли к полутьме. Тогда она увидела колдуна, который, поджав ноги, сидел на подстилке в центре каюты. Перед ним на треноге стоял глиняный горшок, над которым поднимался дымок. «Ароматическое курение»,— решила Алейла. Но запах был отнюдь не из приятных.
Женщина с опаской приблизилась к шемиту, ее босые ноги тихо прошуршали по полу. Она остановилась, немного подождала, потом села лицом к Атхари, тоже скрестив ноги.
— Подумала, может быть, ты уже лег спать,— шепотом сказала она.