— Теперь поворачиваем и пойдем на север, там мы поймаем Урдуса и его поганых псов.
— Зачем? — возразил Десмос, покачав головой.— Они наверняка не пойдут в ту сторону, откуда ожидают нападения.
— Нет, на север,— настойчиво повторил Хубартис.— Смотрите сами.— Он поднял факел, сделал несколько шагов вперед и показал Десмосу едва заметные следы на влажной почве.— Судя по всему, они решили вернуться на вершину скалы, туда, где держали нас в заложниках. Возможно, Урдус надеется заманить нас в чащу, а затем обойти стороной и захватить лодку с поврежденного галеаса.
— Но не получится ли так, что наше приближение только отпугнет его и вынудит уйти вглубь острова? — предостерег Десмос.
— Я отвечаю за свои слова!
Эти доводы убедили не всех. Однако Соня поддержала сотника:
— Я согласна с Хубартисом. Нам нельзя терять время. Отряд Добора может присмотреть за поврежденным кораблем. Если Урдус снова сбежит в лес, мы скоро поймаем его. Но обходить нас он будет с единственной целью: завладеть галерой, уж поверьте мне! Он знает, что мы непременно поймаем его, если он останется на Ос-Льерро.
Предположение Сони казалось вполне логичным.
— Значит, пойдем обратно на север,— приказал Хубартис.— И держите щиты наготове. Вы заметили, откуда летели стрелы?
Соня кивнула и показала вверх. Десмос тоже поднял глаза.
— Вот именно, сверху,— обратился он к воинам отряда. — Урдус и его псы сидели на деревьях, когда Тобис с отрядом проходили под ветвями, поэтому они и попали в западню. Так что держите ухо востро!
Крепко запомнив слова сотника, аргосцы, усталые и испуганные, двинулись на северо-восток, по направлению к утесу, так зловеще напоминавшему череп. Многим из них это казалось дурным предзнаменованием …
Урдус видел во сне, будто убегает от какого-то жуткого страшилища, вроде дракона, змея или гигантского питона. У змея были глаза шемитского колдуна, выпученные и немигающие. Гигант закричал от ужаса, обрушивая проклятия на Атхари. Змей неотвратимо преследовал вожака, шипел, раскрывал пасть, быстро скользил за ним по пятам, сбивая по пути деревья, отшвыривая камни, за которыми пытался укрыться Урдус.
Тогда вожак вытащил меч, развернулся и встал на пути твари. Но когда он пронзил шкуру гигантского питона острым лезвием, ни крови, ни сукровицы не вытекло из раны, а появилось облако кроваво-красного тумана, которое змей собрал в шкатулку на спине. Две человеческие руки закрыли ларец…
— Тащите еще одежду,— велел Бетос. Кто-то из воинов снял с себя плащ и укутал Урдуса, трясущегося в лихорадке под грудой тряпья.
Бетос присел на корточки перед Урдусом и провел рукой по горящему лицу вожака. Пальцы стали липкими от пота. Кто-то приблизился и спросил без обиняков:
— Он умирает?
— Не думаю.— Бетос вытер слюну из уголков губ Урдуса.
— А пока мы торчим здесь, аргосцы идут по нашему следу.
— Говорю тебе — он останется жив!
— Но может и умереть.
Бетос встал, повернулся и, не сдерживая ярости, выкрикнул:
— Ты что, хочешь, чтобы мы оставили его здесь на поругание этим псам? Давай выясним, сколько еще человек согласны оставить Урдуса аргосцам?
— Мы могли бы убить его, чтобы избавить от страданий.
Рука Бетоса непроизвольно схватилась за меч.
— А я мог бы тебя самого убить, поганый пес! Как можно бросить вожака, который сражался за нашу свободу?!
— Мы не свободны, совсем не свободны. А ты просто болван, Бетос. Тряпка! Урдус первым посмеялся бы над тобой.
А сам Урдус пребывал все в том же сне. Он весь горел, змей, громко шипя и извиваясь, мчался за ним, раскрывал зубастую, пышащую пламенем пасть. Человек испуганно оглянулся, но увидел только жуткие глаза твари, неотрывно глядящие на него. У Урдуса перехватило дыхание. Огромные челюсти змея раскрылись и вожака охватило невыносимое зловоние; он побежал еще быстрее, но скрыться от чудовища оказалось невозможно: жуткие челюсти того и гляди грозили сомкнуться у него на горле. Гигант рванулся из последних сил, обернулся, выхватил меч, но за спиной не оказалось ничего, только страх, почти осязаемый, повисший в плотном воздухе, пропитанном липким, ядовитым зловонием, исходившим от мокрых листьев и мха.
Над узорчатыми кронами деревьев равнодушно светила луна.
— Успокаивается,— тихо проговорил Бетос.
Беглецы пошептались между собой.
— Положите его на носилки,— предложил кто-то.— Мы могли бы связать пару ветвей, натянуть на них свои плащи и нести Урдуса. Все же лучше двигаться, хотя бы и медленно, но уйти отсюда, а не ждать, пока аргосцы изловят нас и поотрубают головы.
Бетос обдумал это предложение. В это момент чья-то рука грубо схватила его за шею и пригнула вниз. Он отшвырнул нападавшего, встал и увидел дикие, напуганные глаза.
— Хочешь на свободу? — осклабился разбойник.— Или решил погибнуть в этом поганом лесу, как все остальные?
Луна сияла высоко в небе, ее свет пробивался сквозь густые заросли и освещал лица преступников. Бетос оглядел каждого.
— Ну?
— Мы согласны,— ответило сразу несколько голосов.
— Самое страшное позади.
— Если понесем Урдуса на носилках, ему хуже не станет.
— А мы уж сами о себе позаботимся.
Бетосу пришлось согласиться с вполне разумным решением отряда.
— Ладно, пусть будет по-вашему.
Преступники тяжко вздохнули. Некоторые стали нарезать ветки и собирать их в пучки, потом связали вместе свои туники и приладили их за рукава к шестам. На это сооружение поместили Урдуса, и четверо взялись нести носилки. Бетос шагал рядом и время от времени вытирал платком пот со лба вожака.
Атхари молча стоял над могилой аргосцев, глаза его светились желтым огнем в темноте. Нет, смертным не укрыться от него; ни лесная чащоба, ни горка земли не обманут колдуна, он чуял, что смерть где-то рядом.
Жизнь — совсем другое дело. Еще до того, как Атхари попал на Ос-Льерро, он знал, чувствовал, что человеческое постепенно уходит из него, и на его место постепенно приходит магия. Теперь жизнь показалась ему чуждой, отвратительной, любые ее наслаждения мыслились порочными и недостойными — даже радость от общения с женщиной. Порой он спохватывался и ему становилось страшно при мысли о том, во что превратился за эти дни, но спохватывался он все реже и реже…
Вот и сейчас, отбросив тревожные мысли, Атхари сел и раскрыл свою шкатулку. Внутри тускло светился красный туман.
— Я принесу тебе еще одну жертву, о могущественный Ордру,— пробормотал Атхари.— Еще немного кровавого снадобья… Ниа ка нокомсис, манту ретлаик…
Красноватый туман, похожий на облачко огненных искр, засветился над влажной поверхностью земли, покрывавшей свежие могилы воинов. Огонь медленно разгорался.
— Инту накара, нопис Ордру анока…
Узкий язык пламени взметнулся вверх, раздвоился в воздухе и стал стекать в шкатулку колдуна в виде кроваво-красного тумана. Свечение усилилось, теперь шкатулка походила на жерло раскаленной печи. Когда последние нити красной паутины вытянулись из могилы, они ушли в ларец и свечение стало матовым, Атхари закрыл шкатулку, и лес мгновенно стал еще чернее, чем прежде — точно внутри гробницы.
Но для Атхари все выглядело совсем иначе: его желтые глаза видели в темноте даже лучше, чем днем. Сунув кровавый ларец под мышку, он легко поднялся в воздух и полетел на север, к Черепу.
Маг медленно опустился возле узкого водопада и вошел в пещеру.
Алейла еще спала. Атхари остановился над ней, наклонился, потом слегка прижал ладонь к ее лицу.
Он едва касался ее, погружая в транс.
— Ты поможешь мне, Алейла,— прошептал колдун.— Пришло время оказать мне услугу. Офалус закончен, осталось только вдохнуть в него душу. Значит, моя месть близка к исполнению. Но ты должна помочь мне.
Будто в ответ на невысказанное пожелание Атхари, ко входу в пещеру подлетел воробышек, привлеченный первыми лучами рассвета. Он опустился на землю и запрыгал, наклонив головку набок, внимательно поглядывая на колдуна и на спящую женщину.