Рааб задумался о Земле. Само название — Земля — несло им сознание могущества, славы и неописуемой красоты. А может, это внушал чужой и негостеприимный мир Дюрента, остававшийся таким для многих поколений людей? Или это сохранившиеся инстинкты, вызывавшие ностальгию по земным видам деревьев и животных, которые ни один человек, живущий на Дюренте, даже не видел? Что, например, заставляло сильнее биться сердце Рааба, когда он видел гибкую грацию кошек, осторожно покидающих укрытия в этой долине? Такие чувства не возникали у него, когда он наблюдал за небольшими, совсем непохожими на них местными хищниками, живущими на деревьях.
Вероятно, нет — просто он слишком много разглядывал старые земные картинки и немного свихнулся на этом. Возможно, никто из его товарищей не чувствовал того, что смутно беспокоило его сейчас. После веселья, шумевшего полчаса назад, а теперь затихшего, такое настроение могли принести воспоминания о Столовой Горе Лоури, которую они могут больше никогда не увидеть.
Он почувствовал некоторую неприязнь к себе. Вероятно, единственный глоток вина сделал его слезливым; да и других тоже.
8
Подъем «Пустельги» был заметно медленнее, потому что взятые на борт запасы продуктов сделали ее гораздо тяжелее. Они погрузили более тонны мяса, полтонны клубней и других богатых крахмалом растений, несколько сот фунтов фруктов, ибо Рааб знал, что люди нуждаются в витаминах, а в десять балластных мешков были насыпаны орехи. Кроме этого они взяли почти сотню караваев плоского, испеченного на горячих камнях хлеба, так как хлеб, выпеченный из клубней на жире вездесущих, который они взяли на Лоури, почти кончился. На выпечку нового хлеба и приготовление подсоленного мяса ушли практически все запасы соли. Но сейчас им необходимо хорошо питаться.
Низко, над почти голой, каменистой вершиной древнего пласта магмы «Пустельга» двигалась к северу.
Сверху светила только одна луна, отдаленная и маленькая, но ее свет был таким слабым, что Рааб вообще не видел тень от «Пустельги». Когда взойдет одна из больших лун (первой должна взойти Золотистая), блимп станет заметен для глаз возможных наблюдателей.
Шутливо переговариваясь, люди легко тянули свои весла.
— С моральным состоянием нет проблем, Рааб! — заметил Олини.
Рааб всматривался в темноту.
— Пока нет, но довольно скоро у нас наступит подавленное настроение. Даже сейчас мы не можем позволить себе беззаботность. Факт, что над долиной больше не появлялись планеры, еще не говорит о том, что поиски прекращены.
— Если бы они знали, как мало газа в нашем баллоне, — сказал Олини, — были бы очень удивлены, что мы вообще уцелели после того спуска. По свисту, исходившему от нашего блимпа, они должны были определить, что мы спускались на довольно большой скорости!
— Да, — согласился Рааб»— Они предполагают, что мы провалились и потерпели аварию, я в этом не сомневаюсь, но поступая благоразумно, они могут только надеяться на это — не больше. Во-вторых, если только их шпионы не забрались выше, чем я думаю, они не могут быть уверены, что через блокаду пытался прорваться только один блимп. Кроме того, они не могут исключить вероятность, что мы просто выполняли отвлекающий маневр. Так что все правильно, они сохранят наблюдение!
— Думаю, ты прав. — Олини выглянул за правый борт и на минуту затих. — Куда мы пойдем сначала?
— К маленькому озеру в пределах мили, где, как я подозреваю, находится ближайшая курица, — ответил ему Рааб. — Это озеро даже названия не имеет, и я не надеюсь собрать там урожай больше пяти-шести плавунов, а это меньше одной десятой того, что нам нужно. Но зато даже такое количество гелия увеличит нашу плавучесть и улучшит маневренность, а сам блимп не будет выглядеть истощенной дворняжкой.
Олини заметил, что полдюжины плавунов не сделают погоды.
Медленно поворачивая голову, Рааб всматривался в каменистую поверхность, пытаясь рассмотреть знакомые ориентиры. Он внимательно высматривал узкое ущелье, которое могло вывести их прямо к маленькому озеру без малейшей необходимости снова подниматься в открытый воздух. Ему нельзя было проскочить это ущелье — до восхода Золотистой оставалось меньше часа. Он прислушался к голосу отсчитывающего ритм Бена. Даже младший алтерн после двухдневного отдыха был в довольно хорошем настроении.
Прошло еще четверть часа, может, больше, а может, меньше. От беспокойства, что он мог не заметить ущелья и пройти мимо, Рааб начал покрываться потом, когда вдруг увидел черную линию, по диагонали пересекающую темную поверхность.
— Все весла — стоп!
В корзине стало так тихо, что он услышал, как сглотнул Бен. Веревки слабо скрипели. Рааб повернулся лицом к экипажу, хотя, судя по тому, что он видел только смутные пятна в темноте, они не могли видеть его лицо.
— Ущелье, в которое мы сейчас спустимся, такое узкое, что нам потребуются щупы. В конце этого тяжелого ночного путешествия мы получим несколько плавунов. В течение следующих четырех часов мы будем двигаться медленной с небольшими остановками на отдых, потому что к озеру мы должны добраться чуть после полуночи. Чтобы собрать плавуны, нам потребуется еще четыре часа. Затем до восхода солнца — который мы, кстати сказать, не увидим — я хочу уйти от него не менее, чем на десять миль. После этого, если не возникнет никаких неприятностей, мы сможем отдохнуть.
Послышался низкий голос Кадебека.
— Мы успеем собрать весь урожай за ночь?
— Успеем. Мы не знаем, сколько маленьких озер с плавунами враг уже обнаружил сейчас и какие из них находятся под наблюдением. Я знаю несколько озер, которые лунный свет заливает в очень короткие промежутки. В течение этого времени мы должны будем быстро осмотреть озеро, определить созревшие плавуны и выбрать маршрут от одного к другому. Мы будем передвигаться, сколько потребуется, но, чтобы нас никто не заметил сверху, будем оставаться глубоко в ущелье.
Около минуты стояла тишина, а затем заговорил Кадебек.
— Как я понял, ты хочешь сказать, что мы будем двигаться по ущельям в течение восьми — десяти дней, не видя солнца? Если не больше….
— Это примерно то, что я хотел сказать. Вы, вероятно, заметили, сколько кислых фруктов мы погрузили на борт. Они будут необходимы, потому что мы будем находиться в темноте и сырости так долго, сколько потребуется. До тех пор, пока мы не покинем страну ущельев и не направимся к побережью, солнечные лучи, вероятно, не коснутся нашей кожи.
— А затем, — воскликнул Кадебек, — ночами мы будем усиленно грести против ветра, а в течение дня скрываться в тумане или в облаках, чтобы нас не заметили вражеские блимпы!
— Ты точно оценил, обстановку, — сказал Рааб с некоторой досадой в голосе. — Может, для тебя было бы предпочтительнее умереть на Лоури от истощения?
Снова установилась тишина, которую первым нарушил Кадебек.
— Думаю, мы переживем то, что ты спланировал для нас, — усмехнулся он, — хотя и не говорим, что это очень нам нравится.
— Нет, — ответил Рааб и начал спуск в ущелье.
* * *В узком ущелье было так темно, что Рааб не видел даже вездесущих, которые пролетали в нескольких ярдах от «Пустельги», издавая пронзительные крики. Рааб знал, что они находят дорогу в темноте, прислушиваясь к эху, отражаемому твердыни объектами. Где-то далеко внизу недовольно шелестела река, выбирая извилистый путь вокруг беспорядочно, разбросанных и ещё не покрытых илом камней. Оснастка Олимпа скрипела. Но Рааб не прислушивался к этим звукам. С напряженным вниманием он прислушивался к тому, как концы щупов скребут по крутой каменной стене. Ориентируясь по этим звукам, Рааб вел свой блимп вперед, хотя Бен Спрейк еще пытался неуверенным, запинающимся голосом отсчитывать ритм. Рааб сам отдавал все команды.
Какая все-таки упрямая штука эта жизнь, думал Рааб. Он и его экипаж, борясь за жизнь в кромешной темноте, испытывая неудобства и тревогу, делали свою тяжелую работу — и, надо сказать, неплохо справлялись с этим. Но и другая жизнь в ущелье боролась тоже. Стены ущелья покрывал похожий на лишайник мох. Он не был виден в темноте, но исходивший от него залах сырости не позволял забывать о его присутствии. На этом мху жили насекомые; вездесущие, извиваясь, двигались в воздухе и, отыскивая насекомых, хватали их; еще большие сущи терзали меньших. На такой высоте, в полумиле от вершины древней лавы шести футовые вездесущие едва ли смогли бы летать, и оптимальный размер хищников составлял четыре фута. Пожиратели насекомых были в два раза меньше.