— Летом в Швеции достаточно тепло, — отвечал Стеффломеис.
Фаустафф осторожно разглядывал Стеффломеиса. Подозрение профессора еще не вполне сформировалось, но что-то говорило ему, что Стеффломеису верить нельзя.
— Куда же вы направляетесь? — спросила девушка. — В Лос-Анджелес или Фриско?
— В Лос-Анджелес. У меня кое-какие дела в столице.
Лос-Анджелес или, точнее, Голливуд, где располагался президентский Блистающий Дом и Храм Правительства, был столицей Великой Американской Конфедерации.
Фаустафф управился со вторым и третьим бифштексами.
— Вы, должно быть, один из тех людей, о которых мы только что говорили, — сказал он, — из тех, кто предпочитает езду полетам.
— Я не слишком люблю летать, — согласился Стеффломеис. — И разве таким образом можно узнать страну, верно?
— Конечно, нет, — подтвердила рыженькая, — если вам нравятся картинки такого рода.
— Я их обожаю, — улыбнулся Стеффломеис. Поднялся, изящно поклонился им обоим. — А теперь, пожалуйста, извините меня. Завтра мне очень рано вставать.
— Спокойной ночи, — произнес Фаустафф с полунабитым ртом. И снова в черных глазах Стеффломеиса мелькнуло это таинственное выражение. Снова он быстро отвернулся. И покинул ресторан, кивнув девушке, которая стояла за стойкой, и готовила содовую для Фаустаффа. Когда он вышел, девушка выбралась из-за стойки и подошла к их столу.
— Что вы о нем скажете? — спросила она Фаустаффа.
Фаустафф засмеялся, и посуда задребезжала.
— У него несомненный талант привлекать к себе внимание. Вероятно, он из тех, кто самоутверждается, разыгрывая таинственность перед окружающими.
— Без сомнения, — с энтузиазмом согласилась девушка. — Если вы имеете в виду то, о чем я думаю, то я с вами согласна. Меня от него прямо в дрожь бросает.
— А по какой дороге он приехал? — спросил Фаустафф.
— Не заметила. Он назвал в качестве адреса гостиницу в Л. А. Выходит, он приехал из Л. А.
Нэнси покачала головой.
— Нет. Как раз туда он едет. Он нам сказал.
Фаустафф пожал плечами и снова рассмеялся.
— Если я верно его раскусил, то сейчас он добился того, чего хотел — люди говорят о нем и удивляются ему. Я подобных парней встречал и раньше. Забудем о нем.
Затем девушка проводила их в номер. Там стояла большая двухспальная кровать.
— Она больше, чем наши стандартные кровати, — сказала она. — Можно сказать, сработано специально для вас.
— Вы очень любезны, — улыбнулся Фаустафф.
— Спокойной ночи, добрых снов.
— Спокойной ночи.
Рыженькая поторопилась забраться в постель сразу же, как девушка вышла. Фаустафф обнял ее и поцеловал, потом выпрямился, достал маленькую зеленую облегающую бархатную шапочку из кармана и приладил ее на голове прежде, чем начать раздеваться.
— Ты псих, Фасти, — захихикала рыженькая, сидя в постели, так что ее даже затрясло от смеха. — Я в тебе никогда не разберусь.
— А ты, дорогуша, никогда и не захочешь, — сказал он, раздеваясь и гася свет.
Тремя часами позже он был разбужен от того, что голову его что-то сжало слабой беззвучной вибрацией.
Он сел, отбросил одеяло и, по возможности осторожно, чтобы не потревожить девушку, выбрался из постели.
Инвокер готов. Следует вытащить его в пустыню, и чем скорее, тем лучше.
Трое в майках
Профессор Фаустафф выскользнул из номера — его огромное обнаженное тело двигалось с неожиданной грацией — и поспешил на автостоянку к своему «бьюику».
Инвокер был готов. Он составлял компактную сеть аппаратуры и был снабжен рукоятками для удобства перенесения. Профессор вытащил его из багажника «бьюика» и потащил прочь от стоянки и мотеля, подальше в пустыню.
Через десять минут он устроился в лунном свете и принялся играть на контрольной панели инвокера. Он вращал диски и нажимал кнопки. Белый лучик мигнул и погас, мигнул красный, зеленый, затем работа аппаратуры вроде бы приостановилась. Профессор Фаустафф отошел назад. Теперь полупрозрачные лучи света, казалось, брызнули из инвокера, вычерчивая во тьме геометрические чертежи. Поодаль среди них начала проступать фигура, сперва призрачная, а потом обраставшая плотью. Вскоре там стоял человек.
Он был в комбинезоне, с забинтованной головой, тощий и небритый. Он крутил диск, что наподобие часов был прикреплен к его запястью, и ни на что не обращал внимания.
— Джордж?
— Привет, профессор. Вы где? Я получил вызов. Вы можете сделать поскорей? Как вы нужны на базе. — Джордж Форбс говорил бессвязно, что вовсе на него не походило.
— У вас там и впрямь неприятности. Обрисуйте ситуацию.
— Нашу главную базу атаковали У-легионы. В качестве наиболее действенного оружия они использовали деструкторы на геликоптерах с небольшой высоты. Мы их прозевали, пока они не подошли близко. Мы приняли бой, но эти сволочи, как обычно, ударили и сразу же отступили, а потом повторили подобную атаку пять минут спустя и оставили нас, пятерых выживших из двадцати трех, с поврежденной аппаратурой и уничтоженным адъюстором. Пока мы здесь зализываем раны, они, должно быть, готовят создание С.Н.М. Мы старались достать их на еле дышащем адъюсторе, но игра не стоила свеч. Мы сами угодим в С.Н.М., если не поостережемся, и тогда можете списывать З-15 со счетов. Нам нужен новый адъюстор и команда в полном составе.
— Сделаю все, что смогу, — пообещал профессор. — Но у нас нет лишних адъюсторов; ты знаешь, как долго их строить. Мы можем пойти на риск доставить один откуда-нибудь еще, думаю, З-1 в наибольшей безопасности.
— Спасибо, профессор. Вы даете нам надежду — мы уже не верим, что вы сможете что-то для нас сделать. Но если вы все-таки сможете… — Лицо Форбса исказилось. Он выглядел таким измученным, что, похоже, был не в силах реально осознать, где он находится и что говорит. — Мне бы лучше вернуться. О’кей?
— О’кей, — сказал профессор.
Форбс нажал на диск на своем запястье и начал растворяться в воздухе, поскольку инвокер З-15 возвращал его обратно сквозь подпространственные уровни.
Фаустафф знал, что ему необходимо как можно скорее быть во Фриско. Придется ехать ночью. Он поволок инвокер обратно к мотелю.
Когда он приблизился к стоянке, то увидел рядом со своим «бьюиком» какой-то силуэт, и, казалось, фигура эта силится открыть дверь машины. Фаустафф рявкнул:
— Чем это ты там занимаешься, подонок? — оставил инвокер и двинулся навстречу фигуре.
По приближении Фаустаффа фигура выпрямилась и обернулась. Это оказался не Стеффломеис, а женщина, белокурая, загорелая, с аккуратно уложенной химической завивкой, как у портняжного манекена, — такой род завивки предпочитают обычно старые дамы. Но она была молодой.
Открыв от изумления рот, она увидела, что на нее надвигается упитанный гигант, облаченный только в зеленую бархатную шапочку, и отступила от машины.
— Вам бы не помешало одеться, — сказала она. — Если я закричу, вас арестуют.
Фаустафф рассмеялся и остановился.
— Кто меня арестует? Зачем вы пытались открыть мою машину?
— Я думала, что это моя.
Фаустафф взглянул на английский «М.Г.» и на «тандербед». — Сейчас не настолько темно, чтобы ошибиться, — сказал он. Полная желтая луна стояла высоко в небе. — Которая ваша?
— «Тандербед».
— Значит, «М.Г.» — Стеффломеиса. Я все же не верю, чтоб вы могли совершить подобную ошибку, — спутать красный «бьюик» с черным «тандербедом».
— Я не причинила вреда вашей машине. Я только хотела заглянуть внутрь. Мне стало интересно, что это у вас там за аппарат. — Она указала на маленький портативный компьютер на заднем сиденье. — Вы ведь ученый, не так ли, — профессор или что-то в этом роде?
— Кто вам сказал?
— Здешний хозяин.
— Ясно. Понял. Ваше имя, милашка?
— Мэгги Уайт.
— Так вот, мисс Уайт, в будущем держите свой нос подальше от моей машины. — Подобная грубость была не в характере Фаустаффа, но он был уверен, что она лжет, как лгал Стеффломеис, и был расстроен беседой с Джорджем Форбсом. К тому же его удивляла абсолютная антисексуальность Мэгги Уайт. Это было непохоже на него — находить какую-либо женщину непривлекательной, они всегда чем-нибудь да привлекают, но в этой его не влекло ничего. Причем подсознательно он понимал, что столь же непривлекателен для нее. И это создавало неловкость, хоть он и не понимал почему.