- А вообще, покончить с собой это тоже выбор, - выдал Платон после потока критики в адрес тирана-начальника, деспота Путина и чудовища Трампа. На его лице в тот момент зависла тёплая, благостная улыбка. Он подпёр подбородок одной рукой, а другой поглаживал запотевшую кружку.
Я знаю, что Платона не раз посещала мысль о суициде, но будь он на грани, он бы молчал как рыба и не пил бы со мной.
Каждое утро Платон делал выбор. Выбор жить. Каждое утро выбор делала я.
- Покончить с собой ты всегда успеешь, - говорила я себе в те дни, когда было совсем невмоготу.
Я рыдала, заглатывала горстку успокоительного и плелась на станцию. Я смотрела, как подъезжает поезд. От вечного покоя меня отделял всего один шаг. Я представляла, как хрустнет кость, как на мгновение каждую клеточку тела пронзит невыносимая боль, как рельсы обагрятся кровью, как глаза застелет тьма и наступит конец, конец всем мучениям.
Были дни, когда лишь корзина для стирки, оставшаяся в квартире и набитая доверху, не давала мне поставить жирную точку во всём этом безобразии под названием са-лариманская жизнь. Я вспоминала «Одинокого мужчину» 5 , профессора английского в исполнении Колина Фёрта, - он готовился спустить курок с дотошностью японского бюрократа. Я убеждала себя в том, что уходить надо красиво. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то рылся в моём грязном белье, в моей мусорной корзине, хмыкал при виде затаившегося под кроватью носка, пожимал плечами, обнаружив в углу клок волос или комок сбившейся пыли. Мне становилось не по себе при мысли, что в комнату войдут девочки из агентства недвижимости и начнут собирать мои жалкие пожитки по коробкам. Могло быть, правда, ещё хуже. Реши они ждать приезда моих родителей, в квартире началась бы битва между армией голодных тараканов и отрядом клещей сапрофитов.
Были, правда, и такие дни, когда я плевать хотела на бельевую корзину, на флешки с фотографиями и дневниковые записи. Я шла на работу, как в тумане, думая о том, как продержаться хотя бы до обеда, после обеда - до вечера, а затем - до утра.
- Просто ляг спать. Просто лежи. Глубокий вдох. Глубокий выдох. Полное йоговское дыхание.
Иногда меня отпускало, и тогда накатывало безумное желание жить, проживать каждый день, как последний. Я шла по улице, я пялилась на зелень, на капли дождя, отскакивающие от луж, словно прыгуны на батуте, - цвета казались мне невероятно яркими после заточения в серой башне, окружённой невзрачными махинами из стекла и бетона. Мне хотелось сидеть на улице часами: на траве, на скамейках в парке, на террасах кафе. Я могла по полдня слоняться по городу без дела, проходить десяток километров без какого-либо определённого пункта назначения в голове. Я наматывала круги по Токио, подставляя лицо ласковому солнцу. Ветер раздувал футболку и развевал волосы.
На выходных я жила, а в будние дни доживала. В понедельник, отскребая себя от кровати, я чувствовала, как меня сдавливают тиски бессилия и апатии. Мне предстояло пять беспросветных дней на работе, где ко мне относились не сильно лучше, чем, в своё время, к чумазым рабочим -надзиратели крупных мануфактур, нещадно лупившие розгами замешкавшихся трудяг, а затем бросавшие им пару заплесневелых сухарей, лишь бы те не протянули ноги до конца смены.
На выходе со станции я брала кофе и заходила в курилку, набитую другими несчастными белорубашечниками. Курение в рабочие часы дозволялось лишь менеджерью. Почему-то считалось, что когда курят пузатые дядьки с золотым значком на лацкане 6 , они работают, а когда к пачке тянется планктон со значком серебряным, совершается акт чудовищного и непростительного отлынивания от обязанностей. Мне предстояло провести четыре часа без сигарет до обеда и ещё с пяток после.
Я неспешно курила и смотрела вокруг. На торговом центре через дорогу висел большой экран: крутили последние хиты японской эстрады. Я ставила громкость в наушниках на максимум, чтобы перекрыть вопли разодетых в розовые платья девчонок, дрыгающихся в немыслимых танцах, и визги увешанных цепями рокеров, трясущих залаченным хаи-ром что есть мочи.
Я почти никогда не смотрела на экран. Я либо пялилась в телефон, либо подглядывала за Человеком-Воробьём. Человека-Воробья я видела почти каждый день, а иногда и по несколько раз на дню. Человек-Воробей всегда стоял чуть поодаль от других дымящих клерков.
У нас с Человеком-Воробьём было много общего. Во-первых, мы работали на одной Птицефабрике - так я называла нашу компанию - с той лишь разницей, что мой отдел располагался на уровне шеи бетонной махины, а отдел Человека-Воробья - в районе её желудка.
6
Работники больших японских корпораций обязаны носить на лацкане значок с эмблемой своей компании. Бывает, что у рядовых сотрудников и руководителей разные значки.