Зотов был взбешен таким нелепым стечением обстоятельств. Черков — маньяк! У майора все было продумано, просчитано и вдруг в эту стройную цепочку влез грубый, идущий вразрез дальнейшему ходу расследования, и главное, бестолковый оборот событий.
— А как насчет рассудка Елены Николаевны? Что за программу пытался вложить в нее Черков?
— Это уже вопрос к Мизину. Что же касается ее чисто физического состояния, то мы сделаем все возможное. Правда, играть на пианино она вряд ли сможет, но держать ложку будет без труда.
— Надеюсь, — пробурчал майор.
Когда Зотов и Можейко подошли к операционному столу, Елена Николаевна уже пришла в себя. Она устало посмотрела на майора и попыталась улыбнуться. Дмитрий Николаевич облегченно вздохнул: она узнала его, а это значит, что черковская аппаратура не лишила ее рассудка. Зотов взял здоровую руку женщины в свою и поцеловал.
— Прости меня, Лена, если сможешь.
— Ты ни в чем не виноват, — еле слышно произнесла Бортник. — Ты арестовал его?
— Черкова? Он мертв.
— Нет, Черков просто свихнулся. Я имею в виду Саблина.
Майор удивленно поднял брови:
— Что ты хочешь сказать?
Елена Николаевна перевела дыхание. Ей трудно было говорить, язык не слушался и болело горло. Майор склонился над женщиной.
— Это Саблин подстроил так, чтобы я оказалась в руках Черкова. Я не знаю почему, но полковник хотел убрать меня, используя для этого профессора.
Саблин?! Майор не относился к нему всерьез. Он знал, что полковник, имея указание замять дело, ему не товарищ. Поэтому Зотов старался держать его подальше от хода расследования, но чтоб такое!" Саблин изначально не вписывался в систему, и Дмитрий Николаевич не обращал на коллегу должного внимания. А стоило бы!
Женщина опустила веки и замерла. Аппаратура тревожно замигала контрольными лампочками.
— Все, действие "Ягуара" закончилось, — взволнованно произнес Можейко. — Дмитрий Николаевич, я прошу вас покинуть операционную. Вы ей уже ничем не поможете. Жизнь Елены Николаевны в ее руках и немножко в наших.
— Да-да, понимаю… И еще… О том, что Бортник жива, никому не слова. Никого к ней не пускать, только нас троих и профессора Мизина.
— Слушаюсь!
Мозг Зотова работал четко, не поддаваясь эмоциям. Выходя из операционной, он уже последовательно продумал все, что должен делать. Так как полковник Наболин как начальник Зоны все руководство внешними операциями взял на себя, майору оставалось разбираться с внутренними делами. Первое, что Зотов сделал — послал шифровку в Москву. Ответ пришел через двадцать минут.
"Совершенно секретно.
Начальнику Особого отдела в/ч 42127 С майору Зотову Д.Н.
Приказываю.
Сведения. полученные от доктора Бортник сохранить в строжайшей тайне, включая комиссию. Полковника Саблина не трогать до особого распоряжения. О выздоровлении доктора Бортник никому не сообщать. Расследование проводить единолично, соблюдая секретность. О результатах докладывать мне лично особым шифром.
Генерал-майор Орлов В.С."
Телеграмма не противоречила желаниям Зотова. Он тут же спустился в лабораторию Кудановой.
Как майор и предполагал, в жилом отсеке семь камер оказались пустыми, причем две из них — женские.
— Ах ты сука! — в сердцах выругался Дмитрий Николаевич. — Под экземпляр закосила! И еще табличку с радиационной опасностью повесила, чтоб никто нос не совал.
Зотов аж вспотел от негодования и бессильной злобы. Появись сейчас Куданова, он бы ее собственными руками задушил.
Майор подошел к дисплею и набрал код банка данных, а затем последовательно запросил файлы каждого из семи исчезнувших экземпляров. На экране семь раз появилась надпись "Данных нет".
— Что ж, — вздохнул майор, — этого и следовало ожидать.
В соседнем отсеке, разбираясь с кудановским наследием, работал Мизин. Майор подошел к профессору.
"А он оказался невиновен, — подумал Зотов, криво усмехнувшись. — Вот Черков меня подвел. Впрочем, эта проклятая работа кого хочешь сделает маньяком".