Выбрать главу

Вашего императорского величества верно

всеподданнейший раб князь Потемкин.

На подлинном подписано собственной е. и. в. рукою тако:

«Быть по сему».

14 мая 1776 года Царское Село»[56].

8 июня 1776 года правительственный сенат уведомил синод о докладе Потемкина и высочайшей конфирмации, подписанной на нем. Со своей стороны сенат предписал объявить Кальнишевскому и его товарищам указ и немедленно разослать арестованных по местам заключения: кошевого — в Соловецкий монастырь, а Глебу и Головатого — в дальние сибирские монастыри «под строжайшим присмотром от одного места до другого военных команд». Мало того. Потемкин предложил синоду указать монастырским властям, чтобы «содержаны были узники сии безвыпускно из монастырей и удалены бы были не только от переписок, но и от всякого с посторонними людьми обращения».

Воспитанные в духе послушания, синодальные старцы направили 10 июня 1776 года тобольскому архипастырю Варлааму и настоятелю Соловецкого монастыря Досифею указы, обязывающие поступать с арестантами так, как в ведении сената предписано.

Особую «заботу» проявили о «главном преступнике» — бывшем атамане низового запорожского войска. Начальнику соловецкой тюрьмы предложили «посылаемого туда узника содержать за неослабным караулом обретающихся в том монастыре солдат».

25 июня 1776 года Кальнишевского вывезли из Москвы в Архангельск. Конвой состоял из семи человек: секунд-майора первого Московского пехотного полка Александра Пузыревского, унтер-офицера и пяти рядовых. Военная контора дала Пузыревскому наставление, чтобы он «содержал арестанта в крепком присмотре и во время пути от всякого с посторонними сообщения удалял».

11 июля 1776 года Кальнишевского доставили в Архангельск, а оттуда на нанятом у купца Воронихина за двадцать рублей судне перевезли в Соловки и сдали архимандриту на вечное заточение. В подмогу караулу архангелогородский губернатор Е. Головцын нарядил из губернской роты сержанта и трех рядовых, которых разрешал оставить постоянно в монастыре для охраны каземата бывшего кошевого, если Досифей сочтет возможным и необходимым сделать это.

Помощь Головцына караульными Досифей отверг решительно и не совсем вежливо. Сержант с тремя солдатами был отправлен обратно в Архангельск. Архимандрит не собирался делиться с губернатором лаврами тюремщика Кальнишевского. Свое поведение Досифей оправдывал ссылкой на синодальный указ, предписывавший ему содержать «былого атамана» под охраной монастырских солдат.

П. Ефименко полагает, что перевозкой имущества Кальнишевского из Москвы до Архангельска занято было шесть подвод из девяти, составлявших поезд Пузыревского. Такое заключение биограф Кальнишевского вывел на основании следующей фразы из письма майора к Головцыну: «При отправлении ж меня от той конторы (из Москвы. — Г. Ф.) лошадей дано было для меня три, унтер-офицеру и трем рядовым — три ж, а затем оставшие два человека находились при арестанте, под которым было тоже три лошади». В данном случае исследователь весьма произвольно обращается с документами и делает вывод, который не вытекает из содержания материалов. Если следовать логике Ефименко, то нужно будет сказать, что на трех телегах везли мундиры майора.

На самом деле войсковые ценности и все личное имущество кошевого было конфисковано. Кальнишевский прибыл в Архангельск без вещей. Никакого имущества не погружали на судно Воронихина. В монастырь Кальнишевский ничего не привез, кроме одежды, которая была на нем. Поэтому в деле Кальнишевского нет постоянно встречающейся в арестантских делах «описи шкарба». Только 330 рублей, отпущенных казной на содержание бывшего кошевого, передал монастырским властям Пузыревский. Когда же эти деньги стали подходить к концу, монастырь обратился к Головцыну (письмо от 23 июня 1777 года) с просьбой перевести на следующий год назначенную сумму, дабы «оный кошевой за неимением себе пропитания не мог претерпеть глада и в прочих нуждах недостаток»[57]. Излишне говорить о том, что узнику не грозила бы нужда через одиннадцать месяцев после заточения в монастырь, если бы Кальнишевский привез с собой шесть возов добра.

30 июля соловецкий настоятель сообщал в синод, что накануне он принял от Пузыревского арестанта Кальнишевского и содержать его будет по царскому указу, который им получен из синода.

Кальнишевского поместили в один из самых мрачных казематов Головленковой тюрьмы, находившейся в башне одноименного названия, которая расположена в южной стороне крепостной стены.

Заточение было ужасным, условия существования нечеловеческие. М.А. Колчин так описывает каземат, в котором сидел Кальнишевский: «Перед нами маленькая, аршина в два вышины, дверь с крошечным окошечком в середине ее; дверь эта ведет в жилище узника, куда мы и входим. Оно имеет форму лежачего усеченного конуса из кирпича, в длину аршина четыре, шириною сажень, высота при входе три аршина, в узком конце полтора. При входе направо мы видим скамью, служившую ложем для узника… На другой стороне остатки разломанной печи. Стены… сырые, заплесневелые, воздух затхлый, спертый. В узком конце комнаты находится маленькое окошечко вершков шесть в квадрате; луч света, точно украдкою, через три рамы и две решетки тускло освещает этот страшный каземат. При таком свете читать можно было в самые светлые дни и то с великим напряжением зрения. Если заключенный пытался через это окно посмотреть на свет божий, то его взорам представлялось одно кладбище, находящееся прямо перед окном. Побыв около получаса в удушающей атмосфере каземата, становится душно, кровь приливает к голове, появляется какое-то безграничное чувство страха… У каждого побывавшего здесь, будь он самый суровый человек, невольно вырывается из груди если не крик ужаса, то тяжелый вздох и с языка слетает вопрос: „Неужели здесь возможна жизнь? Неужели люди были настолько крепки, что выносили года этой гробовой жизни“[58].

В делах монастырского архива найден доклад от 12 октября 1779 года наместника иеромонаха Симона архимандриту Иерониму такого содержания: «По многократной меня просьбе П.И. Кальнишевского для надобности ему к исправлению и перекрытию кельи, в которой он живет, что от дождя великая теча происходит, от чего и платье у него гниет, и просит ваше высокопреподобие приказать особливо, сверх монастырских нанятых в плотничную работу работных, на его счет нанять четырех человек и весной с прочими монастырскими работными прислать с показанием на его имя, кто и какими ценами»[59].

Архимандрит «уважил» просьбу узника. За деньги Кальнишевского отремонтировали каземат, в котором он томился.

Тюремный режим отличался исключительной строгостью П. Кальнишевский находился в клетушке безвыходно, был заживо замурован. Ворзогорские крестьяне рассказывали П. Ефименко, что «атамана казаков» выводили из камеры лишь три раза в год: на пасху, преображенье и рождество. Из архивных документов не следует и этого.

В летнее время четыре человека посменно охраняли Кальнишевского, в то время как в карауле при всех прочих арестантах, содержавшихся в это время в казематах, находилось поочередно по двое солдат. Зимой каземат охраняли трое солдат, в то время как на всех других арестантов приходилось по одному караульному[60].

Персональный состав стражи был постоянным. Как правило, одни и те же караульные, причем самые надежные солдаты монастырского гарнизона, на протяжении многих лет охраняли Кальнишевского: Иван Матвеев, Антон Михайлов, Василий Нестюков, Василий Соханов. Бывший кошевой был закреплен за этими солдатами, он имел, так сказать, «личную охрану». Возглавлял караул, стороживший «великого грешника», сам начальник соловецкого отряда — офицер.

вернуться

56

ЦГИАА, ф. 796, оп. 57, 1776, д. 234а, л. I об., 3, 4 и 6 об.

вернуться

57

ГААО, ф. 1, оп. 1, т. 6, 1777, д. 12552, л . 1 об.

вернуться

58

Колчин М. Указ, соч., стр. 9-10.

вернуться

59

ЦГАДА, ф. 1201, оп. 2, ч. I, 1779, д. 949, л . 1.

вернуться

60

ЦГАДА, ф. 1201, оп. 2, ч. 2, д. 1926, л . 10 и оп. 5, ч 2, 1790, д. 5487, л . 3.