Эверлесс не нуждается в магии, чтобы поддерживать стены, потому что для этого вполне годятся и деньги. Но у меня нет желания обсуждать восторженные догадки девушки, так что я просто отворачиваюсь и делаю вид, что крайне увлечена ландшафтом Семперы. Когда папа чувствовал себя лучше, он брал напрокат лошадь у друга и возил меня за пределы деревни. «Мы должны знать свою страну», – учил он меня, и я гадаю, собирался ли он когда-нибудь сбежать из Крофтона, если бы мы снова привлекли внимание Герлингов.
Помимо Ингрид, все остальные большей частью молчат. Мне передается нервозность девушек, когда равнины превращаются в леса, взгромоздившие над нами огромные старые сосны. Земля принадлежит Герлингам, но даже они не охотятся здесь: эти леса пугающие, старее, чем тот, по которому я бродила вчера, и намного мрачнее.
Наконец Алиа решается заговорить:
– Калла сказала, что в этих лесах живут фейри. – Она смотрит по сторонам широко распахнутыми глазами. Как и большинство в Крофтоне, она не выходила дальше чем на три мили за границы деревни, кроме как во время того путешествия с матерью, которое они проделали, чтобы спастись.
– Сущая правда! – восклицает девушка, сидящая спереди. – Они заманят тебя своей красотой, а потом выпьют время из твоих вен. – Очевидно, что она дразнится, но в ее голосе слышатся тревожные нотки.
– Это правда! – поддерживает другая девушка; ее рыжие волосы вьются так, как не может быть от природы. – Был случай с моей тетей. Она потерялась однажды в лесах и проснулась старой женщиной.
– Скорее всего, соврала, а время продала, – бормочет кто-то.
– Фейри – не самое худшее. – У этой девушки красивая темная кожа и живые голубые глаза, она была одной из первых отобранных. – Именно в лесу бродит Алхимик. Он все еще носит сердце Колдуньи с собой в бумажном мешке.
– Нет, он съел ее сердце, – поправляет Ингрид.
– Ну, – говорят другие, закатывая глаза, – он заберет и ваши сердца, если будете бродить среди деревьев. Даже Колдунья не сможет вас спасти.
Алия тревожно вскрикивает:
– Почему? Зачем он забирает сердца?
– Он ненавидит людей, так что отдает время из их сердец деревьям! – начинает одна из девушек.
– Прекратите этот бред, – встревает кто-то еще.
Но губы Алии дрожат, так что я наклоняюсь к ней ближе.
– Не обращай на них внимания, – шепчу я. – Это всего лишь легенды. В лесах нет ничего страшного. – Я не заканчиваю мысль: уж не знаю насчет Алхимика, но монстры, с которыми она встретится в Эверлессе, опаснее любых фейри.
Потом лес внезапно редеет, и мы оказываемся в Лаисте, маленьком процветающем городе, окружающем стены Эверлесса, где не разрешено строить дома выше одного этажа. Помню, как папа рассказывал, что предки Герлингов вырубили деревья и выровняли холмы на мили вокруг Эверлесса, чтобы люди на стенах могли видеть всех, кто приближается к поместью. Впереди уже маячат стены из песчаника, на которых дежурят дюжины стражников. Издалека они похожи на кукольные фигурки.
Я невольно пригибаюсь, когда телега скрипит по узким улицам Лаисты, направляясь к воротам. Когда мы оказываемся совсем близко, один из стражников на стене приказывает нам остановиться.
Мир вокруг затих, все замерло, кроме биения моего сердца. Алия сидит рядом со мной с открытым ртом, прядь волос приклеилась к нижней губе. Сверху на стене неподвижно стоят стражники с каменными лицами. У меня такое чувство, словно весь мир сейчас сосредоточен в одном-единственном моменте.
Потом слышится громкий скрежет: деревянно-металлические плиты в фут шириной, с железными вставками, сотрясаясь, приходят в движение – и наша телега двигается вперед.
Мы оказываемся внутри.
Эверлесс – лес башен и частоколов, трехстворчатых окон с витражными стеклами, балконов, увешанных зелеными и золотыми флагами. Аллея ухоженных деревьев делит местность напополам. На одной стороне дорога оканчивается воротами, через которые мы прибыли. А на другом конце – я точно знаю, хоть мне и не видно, – чернеет старое озеро.
Я наслаждаюсь видом: лужайка покрыта сверкающим снегом, серебряные капли дрожат на голых деревьях. Больше всего Эверлесс мне нравился летом, когда на клумбах благоухали цветы и садовники привлекали детей вырывать одуванчики, портящие изумрудную лужайку. Но бледный зимний свет делает поместье еще более красивым, словно вырезанным из серебра и хрусталя.
Мы спрыгиваем с телег и ждем во дворе, когда старый лакей с обрюзгшим лицом загонит нас в узкий коридор для слуг. Я низко наклоняю голову, сердце колотится в груди: уверена, что кто-нибудь вот-вот узнает меня, но слуги едва смотрят на нас.