«У него безумные глаза, — подумала я, — слишком черные, наполовину в Ином мире или где-то еще, далеко отсюда». Он потер ладонью щетину, которая была гуще и темнее, чем в последний раз.
— Она была старой, — ответила я, хотя эти слова раздражали меня, когда их произносили другие.
Он сказал:
— Да. Но все равно жаль, что она умерла, и так скоро после Ченн.
Я сцепила руки, которые начали дрожать.
— Спасибо. Я… я по ним очень скучаю.
Он присел у камня, и его лицо оказалось вровень с моим.
— Что ты будешь делать?
Я посмотрела в беспокойную тьму его глаз.
— Останусь здесь. — Эти слова прозвучали столь же фальшиво, как и слова об Игранзи. — Буду прорицательницей в борделе. Меня просила Хозяйка, и ко мне уже приходит много посетителей.
Он улыбнулся, подняв бровь цвета мёда.
— Говоришь ты не слишком уверенно. У тебя есть другой выбор?
— Нет. — Я произнесла это слишком быстро и резко, и слово отразилось эхом в пространстве между нами. Внезапно во мне возникли образы, словно я вызвала их в зеркале: девушка, окруженная бабочками, моя рука на каменной стене замка, лицо Ченн с ее тайнами. — Нет, — повторила я, прогнав эти картины и вновь увидев двор. — Я должна быть здесь.
— Понимаю. — Орло медлил. Он склонив голову набок, будто прислушиваясь к голосу, который я слышать не могла. — Но подумай, Нола, — продолжил он, вновь глядя на меня. — Подумай о своей безопасности. Прандел охотится на девушек вроде тебя, и было бы лучше, если бы…
— Нола! — С приходом лета Бардрем обрел новый голос. Он был таким глубоким, что иногда я его не узнавала, как сейчас, приходя в себя после прорицания и взглядов Орло.
— Нола, — повторил Бардрем, сходя с деревянных мостков на траву (прекрасную мягкую траву, которая доживала лишь до середины лета, когда жара высушивала ее до желтизны). — Кто это?
Мы с Орло встали. Орло был выше Бардрема, но ненамного, что меня удивило.
— Это мастер Орло, я тебе о нем рассказывала. Он ищет Прандела, который убил Ченн.
— А, — сказал Бардрем. — Человек из замка.
Орло склонил голову.
— Все верно. А кто ты?
— Бардрем, — сказал он прежде, чем я успела ответить за него. — Повар и поэт.
Я со страхом покосилась на Орло и не удивилась, когда он поднял бровь.
— Не думаю, что у нас в замке есть такая работа. Обычаи нижнего города продолжают меня изумлять.
— Может, вы имели в виду «забавлять»?
— Бардрем! — прошипела я.
Он поднял руку.
— Нет, Нола, погоди. У меня есть вопрос к мастеру Орло. Почему важный провидец из замка приходит в нижний город в поисках девушки?
— Убийца, — процедил Орло. — Я ищу убийцу, который тоже когда-то был важным провидцем из замка.
— Да, — быстро сказала я, — я же тебе говорила, Бардрем…
— О, ты говорила… и я должен этому верить?
— Бардрем, прекрати! Он из замка!
— С каких это пор тебя начало волновать, что происходит в замке?
— А с каких пор ты вообще перестал о чем-либо волноваться?
— Что…
Орло отошел от нас, и мы резко замолчали.
— Сейчас явно не время для спокойного и разумного разговора, — сказал он со слабой улыбкой, лишившей его слова язвительности. — Скоро я вернусь. Скоро, — повторил он, обращаясь ко мне.
Я кивнула, глядя, как он уходит в бордель. Потом развернулась к Бардрему.
— Поверить не могу! — воскликнула я, и мой голос сорвался от злости. — Наконец ты получаешь возможность поговорить о дворце с кем-то из дворца, и…
— Он мне не нравится, — тихо ответил Бардрем, и от удивления я закрыла рот. — Он выглядит как-то не так. Говорит не то. Не вписывается.
— Может, потому, что он — провидец из замка, который пришел в бордель нижнего города. Но ведь дело не в этом. Ты просто ревнуешь, Бардрем. — Я мотнула головой, словно отбрасывала за спину волосы, и топнула ногой. — Ты ревнуешь, потому что он оттуда, где хочешь быть ты, и он мужчина, и…
— А ты им восхищаешься, не забывай. Смотришь на него, как Хозяйка смотрит на шелк. И да, я ревную, да, да, да — а чего ты от меня ожидала?
Он подходил все ближе ко мне, а я пятилась, пока не уперлась спиной в дерево. Больше отступать было некуда.
— Бардрем, — сказала я, подняла руку и коснулась его груди. Я чувствовала, как бьется его сердце, чувствовала его дыхание на своих щеках, и когда я подумала, что его дыхание пахнет морковью, он меня поцеловал.
Это был неуклюжий поцелуй — прядь волос (его, разумеется), языки, стук зубов, — но я не отстранилась. Меня удержал вкус: морковь, овсянка и что-то другое, чего я не могла узнать — теплые, влажные, темные вещи, делавшие его кем-то другим.